— Ни слова.
Так было условлено между Сауком и Бен-Омаром. Они надеялись, что малуинец, думая, что мнимый Назим не понимает его, не будет слишком осторожен и может проговориться.
— Тогда перейдем к делу, господин Бен-Омар,— небрежно сказал дядюшка Антифер.— Не угодно ли вам вернуться к вопросу, на котором вчера мы прервали нашу беседу?
— Разумеется.
— Значит, вы принесли мне пятьдесят миллионов?
— Давайте говорить серьезно, господин…
— Да, только серьезно, господин Бен-Омар! Мой друг Трегомен не из тех людей, кто станет терять время на бесполезные слова. Не так ли, Жильдас?
Никогда еще Жильдас Трегомен не выглядел таким важным и серьезным! А прикрыв нос складками своего флага — мы говорим о его носовом платке,— никогда еще он не извлекал оттуда раскатов более величественных.
— Господин Бен-Омар,— продолжал дядюшка, стараясь говорить медленно и надменно, что совершенно не соответствовало его темпераменту[164], — боюсь, что между нами существует какое-то недоразумение… Необходимо его рассеять, иначе мы никогда не договоримся… Вы знаете, кто я, я знаю, кто вы.
— Нотариус…
— Да, нотариус и в то же время посланец покойного Камильк-паши, посланец, которого семья моя ждет уже двадцать лет.
— Извините, господин Антифер, но, даже если допустить, что это так, я не имел права появиться здесь раньше.
— Почему?
— Потому что я узнал, при каких обстоятельствах ваш отец получил письмо только две недели назад, когда было вскрыто завещание.
— А! Письмо, подписанное двойным «К»?… Мы еще к этому вернемся, господин Бен-Омар.
— Конечно. И тогда я отправился в Сен-Мало с единственной целью узнать о наличии письма…
— В этом только и заключалась цель вашего путешествия?
— Только в этом.
Пока собеседники обменивались вопросами и ответами, Саук молчал с невозмутимым видом, как человек, не понимающий ни слова из того, о чем идет речь. Он так естественно играл свою роль, что Жильдас Трегомен, исподтишка за ним наблюдавший, не заподозрил никакой фальши.
— Так вот, господин Бен-Омар,— сказал Пьер-Серван-Мало,— я испытываю к вам глубокое уважение и, как вы уже поняли, не позволю себе сказать по вашему адресу ни одного оскорбительного слова…