А тем временем сведения, полученные Министерством морского флота, просочились сперва в прессу Христиании, затем во все прочие газеты Норвегии и Швеции, а за ними следом и в европейские издания; они подробно описывали лотерейный билет, превратившийся в свидетельство катастрофы. Этот последний привет жениха невесте тронул души читателей, и общественное мнение прониклось к Оле и Гульде искренним сочувствием.
Первым опубликовала историю «Викена» старейшая норвежская газета «Morgen Blad». За нею остальные тридцать семь газет, выходившие в то время в стране, также поведали ее своим читателям в самых трогательных выражениях. «Morgen Blad» поместила на своих страницах картинку, изображающую кораблекрушение. На ней «Викен», растерзанный бурей, с изодранными в клочья парусами, со сломанными мачтами, погружался в морскую пучину. Стоящий на палубе Оле бросал в волны бутылку с запиской и, с последней мыслью о Гульде, поручал свою душу Господу. Сбоку, в аллегорической дали, окутанной легкой дымкой, прибрежная волна выносила бутылку на берег, прямо к ногам юной безутешной невесты. Все вместе было заключено в виньетку[237] лотерейного билета, чей номер красовался сверху на видном месте. Картинка эта, при всей своей наивности, имела громадный успех в здешних краях, где до сих пор верили в легенды об ундинах[238] и валькириях[239].
Затем история Оле и Гульды, обрастающая на ходу подробностями и комментариями, дошла до Франции, Англии и Соединенных Штатов Америки. Журналисты и иллюстраторы не жалели на нее перьев и красок. Юная норвежка из Дааля, сама того не ведая, разбудила и взволновала общественное мнение. Бедная девушка и заподозрить не могла, что сделалась знаменитостью. Впрочем, даже это не смогло бы отвлечь ее от скорби, в которую она была погружена.
И нужно ли удивляться результату подобной шумихи на обоих материках — результату вполне объяснимому, если принять во внимание тот факт, что человеческая натура весьма охотно идет навстречу всему таинственному и сверхъестественному? Лотерейный билет номер 9672, подобранный в море при трагических обстоятельствах и столь необычным образом спасенный из волн, не мог не оказаться счастливым. Уж не ему ли было предназначено выиграть главный приз в сто тысяч марок?! Не он ли стоил целого состояния — того состояния, на которое так горячо уповал Оле Камп?!
Вот почему не приходится удивляться, что со всех концов страны в Дааль посыпались предложения купить билет, если Гульда Хан-сен согласится продать его. Сперва суммы, предлагаемые за билет, были вполне скромны, но вскоре они стали увеличиваться день ото дня. И ясно было, что по мере приближения дня розыгрыша цена билета будет только возрастать.
Предложения о продаже поступали не только от жителей скандинавских стран, охотно верящих в сверхъестественные силы, но даже из-за границы, в первую очередь из Франции. За ними последовали флегматичные британцы и даже американцы, хотя они, как известно, не любят выбрасывать свои доллары на разные фантазии. Некоторые письма были адресованы прямо в Дааль. Газеты не преминули опубликовать размеры денежных сумм, предлагаемых семье Хансен. Все это напоминало маленькую биржу, чей курс акций постоянно менялся, — правда, только в сторону повышения.
Таким образом, цена за билет достигла многих сотен марок при том, что у него был всего один шанс на миллион получить главный выигрыш. Бессмысленно было рассчитывать на успех, но здравомыслие и суеверия — вещи несовместимые. И разумеется, суеверия брали верх над рассудком, вселяя в души людей сверхрадужные, почти несбыточные надежды.
Так оно на самом деле и получилось. Спустя неделю газеты сообщили, что цена билета поднялась до тысячи, потом до полутора тысяч и затем перешагнула за две тысячи марок. Один англичанин из Манчестера предложил за него целых сто фунтов стерлингов, то есть две с половиной тысячи марок. А некий американец из Бостона увеличил ставку, объявив, что готов купить билет номер 9672Школьной лотереи Христиании за тысячу долларов, иными словами, почти за пять тысяч франков.
Само собой разумеется, что Гульду никак не волновал ажиотаж публики. Она даже не читала писем по поводу билета, приходящих в Дааль. Однако профессор счел нужным ознакомить ее с предложениями о продаже, поскольку Оле Камп завещал билет номер 9672 именно ей.
Но Гульда наотрез отказалась продать билет: ведь это было последнее письмо ее жениха.
Только не следует думать, что бедная девушка сделала это, надеясь получить какой-нибудь выигрыш в лотерее. Отнюдь нет! Она видела в билете лишь последнее воспоминание об Оле, которое собиралась благоговейно хранить. Ей и в голову не приходило уповать на богатство, раз Оле не мог разделить его с нею. Что может быть трогательнее и печальнее, нежели это поклонение листку бумаги — памяти об ушедшем навсегда!
И конечно, ставя Гульду в известность о различных выгодных предложениях, ни Сильвиус, ни Жоэль не собирались оказывать на нее давление. Она должна была следовать только велению своего сердца. И читатель уже знает, что оно подсказало ей.
Впрочем, Жоэль всецело одобрял поступок сестры. Билет Оле Кампа не должен попасть в чужие руки, хотя бы за него предлагали золотые горы!
Профессор, со своей стороны, не просто похвалил поступок Гульды, — он поздравил ее с отказом вступать в торги. Да и можно ли было представить себе, как билет продается и перепродается, переходя из рук в руки и делаясь вульгарной разменной монетой, вплоть до того момента, когда тираж лотереи превратит его, что вполне вероятно, в никчемный клочок бумаги?!
Сильвиус Хог пошел еще дальше. Уж не был ли и сам он чуточку суеверен? Нет, конечно! Но появись вдруг здесь Оле Камп, профессор наверняка дал бы ему следующий совет:
«Храните этот билет, мой мальчик, храните! Сперва Бог спас от гибели его, затем вас! И, кто знает… кто знает… Нет, нужно подождать!»
Если уж Сильвиус Хог, профессор законоведения и депутат стортинга, рассуждал таким образом, можно ли было удивляться лихорадке, овладевшей всеми остальными? Конечно нет: теперь выигрыш билета № 9672 ни для кого не стал бы неожиданностью.
Итак, решительно все обитатели гостиницы согласились с благородным решением девушки — все, кроме ее матери.
Действительно, фру Хансен непрестанными скрытыми намеками осуждала дочь, особенно в ее отсутствие, причиняя Жоэлю острую душевную боль: он боялся, что мать скоро перейдет от намеков к прямым укорам и начнет, втайне от него, принуждать Гульду согласиться на сделанные предложения.
— Пять тысяч марок за какой-то билет! — твердила она. — Целых пять тысяч!