— Это что? Так много цифр? — удивился Густав.
— Это твои пять миллионов. Код счета на предъявителя…
— Витя, я… — опешил ученый.
— Все так, как надо, — перебил его журналист. — Ты же сам говорил о совести и мужских поступках. Давай, дружище!
На прощание они обнялись.
— Там на листике моя почта… Свяжемся. Жду в Киеве.
— Обязательно приеду! — принял приглашение Стурен. — Как только введу в научный оборот «Евангелие от Павла», так сразу и приеду! А ты учи диалект койне[23].
— Непременно, — заверил его журналист.
Виктор и Сигрид смотрели с борта бота на удаляющиеся фигуры Густава и Вубшета, машущие им на прощание. Когда провожающие стали совсем неразличимы, Лавров и шведка непроизвольно посмотрели друг на друга так, как могут смотреть мужчина и женщина перед поцелуем. Виктор легонько привлек ее к себе, но Сигрид не поддалась, будто боялась изменить своему покойному мужу. Она отвернулась, всматриваясь в морскую даль. Где-то там, в синей дымке, их ждал уже свободный сухогруз «Карина»…
— Что собираешься делать с камнем? Обратно, в Святошино? — спросил Короленко, опершись на парапет палубы по пути домой.
— Нет уж. Отдам хозяину.
Короленко вопросительно посмотрел на Виктора.
— Думаю отнести в саркофаг Ярослава Мудрого. Пособишь?
Полковник озадаченно посмотрел на воду под самым бортом движущейся «Карины».
— Витя, я еще не сказал тебе. У нас ЧП на родине.
— Что случилось?! — испугался журналист, не забывая о своем недавнем ночном кошмаре.
— Ученые вскрыли саркофаг Ярослава для реставрации… Но мощей князя, его жены Ингигерды и княжича Всеволода не обнаружили…
— Как это?
— Там чьи-то другие останки… Пока непонятно чьи — ведется следствие…
…Через все осуждения и непонимание друзей, сквозь все условности суетного мира и суетливой обыденности, минуя препятствия служб и организаций, шел Виктор Лавров. Это был его выбор… Поднявшись по крутым ступенькам храма, он постучал в широкую железную дверь. С минуту он простоял молча, стиснув зубы и зажмурив глаза в ожидании. Наконец тяжелый засов кованой калитки лязгнул, и путь был свободен.