Старик отвел его в летнюю кухню, где уже другие женщины, видимо, соседки, что-то готовили, должно быть, поминальную трапезу. Ему вручили кувшин терпкого вина, в котором плавали изюминки, и тарелку сушеного мяса, нарезанного как лапша. Он поискал взглядом стакан — не из кувшина же пить?! Но стаканов не было. Из затруднения его вывел один из тех двоих, что везли его из аэропорта: садясь рядом за стол, он потянулся к притолоке и снял связку рогов, висевшую посреди луковых и грибных гирлянд. Один из рогов он протянул Боссу.
— Только много не надо сейчас пить, — медленно, точно подбирая слова непривычного языка, произнес мужчина. — Пойдем на кладбище до заката. Это за той горой, далеко. На лошади нельзя, только пешком. Но твоя мама легкая совсем, нетрудно нести. Как ребенок, — он наполнил один из рогов, выпил и посмотрел на Босса с нескрываемой жалостью. — Ты сам тоже как покойник. Плохая жизнь была, да?
— Нет вроде, — Босс даже обиделся почему-то. — Все по высшему классу. Бизнес серьезный, то-се, — он, вот дурак, по привычке хотел похвастаться, поставить на место деревенского простака, но тут же спохватился. Н-да, хвастаться ему уже нечем. Да и не похоже, чтобы на этих людей могла произвести впечатление его похвальба. Не время и не место. Пожав плечами — мол, было и прошло, — он налил себе полный рог.
— Совсем денег нет? — спросил мужчина.
Босс нахмурился, соображая:
— Должны быть. Только я не помню… В шмотках моих портмоне лежало. Но я не знаю, где мои вещи.
— Как ты сказал, фортмонет? — брови собеседника изумленно поднялись.
— Кошелек, — объяснил Босс. — Там паспорт должен лежать и деньги.
Повернувшись, мужчина произнес несколько гортанных слов. Одна из женщин скрылась в доме и вернулась с пиджаком и брюками в руках. Бумажник лежал в пиджачном кармане, в нем пять тысяч рублей.
Босс протянул деньги мужчине:
— Больше нет.
Тот покачал головой:
— Это много. Надо чуть-чуть. Придет монах на кладбище, ему два ягненка отдать и еще еды корзина, вина бурдюк.
— Всем, кому надо, заплати? — просительно проговорил Босс. — Я ж не понимаю, что у вас тут и как. А мне теперь деньги тратить некуда.
Босс зажевал вино полоской мяса и вспомнил вдруг этот запах — запах дыма от коптильного очага. «Как странно, — думал он, — я совсем забыл детство. И даже не снилось оно мне ни разу. Будто отрезали от памяти этот кусок жизни. И вот все вернулось». Теперь у него отняли другой кусок жизни. Может, это и к лучшему? Но что я здесь буду делать? Овец пасти? И сам превращусь в барана. В безрогого — рога уже обломали! Но, странное дело, злость и обида не приходили. Это, наверное, вино так на меня умиротворяющее действует.
Он смотрел, как по скалистым склонам ползут розовые от предзакатного солнца облака, как навстречу им из ущелий тянутся сиреневые с синими прожилками щупальца тумана, и ему казалось, что и кровь в его венах течет так же медленно и бездумно. И время замедляет свой бег, и жизнь кажется вечной.
Очнулся Босс от странного хлопка — одна из женщин бросила в очаг связку хвороста, и раскаленный воздух ударил в глиняный испод. Босс повернулся к мужчине.
— Помыться мне надо бы… И рубаху бы белую…
Горец в ответ понимающе кивнул:
— Сейчас все будет. Мать для тебя все приготовила, давно уже. Только переживала, что твой размер не знает. Думала, вдруг ты богатырь стал, — он едва заметно усмехнулся, но густые усы спрятали от Босса усмешку. — Но ты не стал богатырь. Там, где ты жил, можно только карликом стать. Или раздуться, как глупый индюк. Но даже самый надутый индюк — не богатырь. Так мне кажется, — он говорил медленно, как будто выбирая или экономя слова. — Когда сытый станешь, мне говори. Поведу тебя в купальню, там все готово.