Когда высокая фигура Яна исчезла за углом какого-то дома, Силин взял Карташева под руку и произнес:
— Ты что сделаешь, Миша?
— Я отдам часть моего вещества Яну. Пусть он его продаст и получить патент на свое имя. Мне не нужна его работа, его идея. Проживем как-нибудь и своими! А этого Флешера проучить следует и, если его удар не хватит, — здоров, значит!
И, обсуждая все подробности рассказа Яна, химики долго возмущались Флешером и решили, что в России таких не найти. Начались разговоры о Петербурге, и эти тоскливые, мучительные воспоминания, будящие тревогу и какую-то неудовлетворенность, отвлекли их мысли от печальной странички из истории старого университета и усилили желание вернуться к своим, более простым, бесхитростным людям.
А наутро Карташев уже был на своем месте. Пришел Флешер и спокойно, ни словом не обмолвившись о ночном происшествии, выслушал доклад студента, дал указания и начал обход лаборатории. Потом он вернулся к Карташеву и, заглянув ему в глаза, прошептал:
— Надеюсь на вашу скромность… и на ваших товарищей…
— Конечно, — ответил тот. — Это не касается нас, да и не подлежит разглашению.
— Да! Да! — подтвердил Флешер. — А ваше решение, herr Карташев?
— Профессор! Я могу вам обещать только одно: я не продам секрет приготовления альфа-пигмента…
— Да, да! — повторил печальным голосом Флешер. — Да… да… вы не продадите…
И, сгорбившись, он пошел в свой кабинет, подняв плечи и опустив голову.
Но Флешер не мог уйти. Через полчаса он вернулся и, вытирая потную шею, сел рядом с Карташевым. Он молчал долго и томительно. Встал, прошелся по лаборатории, опять сел и, понуря голову, спросил едва слышным шепотом:
— Вы поверили рассказу Отто Яна?
— Зачем вам это знать, господин профессор? — вопросом на вопрос ответил Карташев. — Мы уедем, и наше мнение для вас безразлично.
— Вы поверили Отто Яну? — повторил Флешер.
— Мы можем дать вам слово, что никто об этом никогда не узнает! — сказал студент.
— Вы поверили? — шепнул Флешер и встал.
— Да! — ответил, глядя ему прямо в глаза, Карташев.
Флешер долго ходил те отделении, где работал студент, тер себе лоб и так сильно сжимал руки, что пальцы трещали в суставах. Он растерянным и испуганным взглядом смотрел на Карташева и казался ему жалким и несчастным, потерявшим обычную самоуверенность и спокойствие. Постояв немного, он пошел к себе.
Через неделю Карташев с Силиным подымались по узкой и грязной лестнице старого дома в предместье. На покривившейся двери с отломанной ручкой была прибита гвоздками захватанная пальцами визитная карточка Отто Яна.