Что приводило в движение красный венчик нежного цветка? Ветра не было. Тихо дремала трава и не шевелились высокие стебли тонких лилий.
Я начал пристально вглядываться в колебания цветка и… вдруг понял все.
В углу стояла юная китаянка. Царственные одеяния широкими складками скрывали ее хрупкое, едва сложившееся тело женщины.
На светло-голубой шелк курмы были брошены рельефы белых ибисов с серебряными коронами на головах.
В черных волосах девушки ярко рдели два красных, кроваво-красных цветка, приколотых к причудливой прическе двумя длинными шпильками с тихо звенящими золотыми бубенчиками.
Девушка как бы плавала в лунном тумане и медленно покачивала маленькой изящной головкой.
За китаянкой открывалась длинная анфилада комнат. Белые с бамбуковыми колоннами переплетом потолка залы, где вся мебель была из полированного багряно-красного дерева; черные и белые комнаты, «покой солнца» — желтый, круглый зал, изукрашенный старой слоновой костью, перламутровой инкрустацией и золотом — шли эти комнаты одна за другой, теряясь за далекой завесой тумана.
Девушка то уплывала вглубь, то вновь приближалась, и тогда я мог видеть ее чудное лицо.
Матово-белое, с нежным румянцем и яркими, свежими губами, — оно было прекрасно. Темно-синие глаза под длинными ресницами и тонкими дугами бровей сверкали, как звезды, но в них были слезы.
Эти глаза и теперь живут в моей памяти! Тогда же я чувствовал себя во власти этих чарующих глаз и знал, что, если бы они взглянули на меня, я все бы бросил и пошел за ними через всю бесконечную анфиладу загадочных комнат, если бы даже знал, что там, за каждой колонной, за колыхающейся занавеской, за тяжелой ширмой из бронзы и резного черного дерева подстерегает меня смерть.
Но глаза юной китаянки смотрели на капитана Ю-Мен-Лена.
А он стоял зачарованный, оторванный от земли, живой, но не живущий здесь.
Тихо зашевелила маленькими, хрупкими ручками призрачная красавица и бесшумно зашептали ее губы.
Капитан еще более побледнел, а глаза еще упорнее и напряженнее впились в видение.
Я почувствовал, как во мне куда-то отхлынула кровь, и леденящий холод окутал меня. Я с нечеловеческим упорством вслушивался в звуки ночи, старался уловить шепот девушки, тень которой трепетно колебалась у черного цветка астореи.
Ни один звук не долетал до меня, но я с ужасом сознавал, что слышу грустный голос девушки-видения. Я был уверен, что схожу с ума. Тело не повиновалось мне, и мои органы чувств спали. Но действовали и бодрствовали иные, неизвестные мне, чувства, и я все видел, слышал и понимал.
Девушка шептала:
— Привет тебе, Лен, последний в роде кровавого Ю-Мена!
— Привет дочери Сам-Ур-Вея, Дзи-Шо-Каюн!
— Я родилась в тот час, когда злой дракон Люун закрыл своим извивающимся хвостом золотое лицо огненного Жи-То[4].