Земля забытого бога

22
18
20
22
24
26
28
30

– А то Груня, Спешилова дочь. На выданье девка, да женихов нет. Деревня малая, кровь смешивать нельзя, засиделась тут, а родитель в мир не пущает. Вот и киснет девка, вишь как глазищами швыркает по вам. Но вы веры не той, в женихи не годитесь.

Иван рассмеялся, хлопнул тезку по плечу:

– Ну, веру-то и поменять недолго ради такой девки. А скажи-ка, табак не приемлете, а вино как?

– Вино не запрещается в умеренном потреблении.

– Ну, так ставь на стол, а то насухо сидим!

– Так откуда вино у нас? Вино в Полазненском заводе есть, в Чермозском, а у нас откель? Только медовуха прошлогодняя, нынче меда еще не наварили.

– Ну, давай медовуху, хозяин.

Груня по велению старика притащила из другого дома четверть с медовухой, разлила гостям. Михайло отказался, но очень пристально смотрел на девушку, не в силах отвести взгляд. Уж больно хороша была Груня, круглолица, тонка станом, подчеркнутым перевязью платья, русоволоса, с толстой косой, спадающей с плеч волной неплотно увязанных волос. Голоса ее слышно не было, всё молчала, но походка— как лебедушка плывет по реке невзволнованной. Смотрел на нее Михайло и не замечал еще одного такого же пристального взгляда: Осип также не отрывал от неё глаз.

Захмелели гости с перебродившей медовухи, уснули прям на лавках, и только Михайло глаз не сомкнул. Вроде и бежать можно, вроде и не держит никто, ан нет, не может уйти. Все Груня Спешилова в глазах стоит. Думает Михайло, что рано уходить, как уйти без припасов? Вот наберет припасов в дорогу, лето перебытует, да и в путь по первому ледку – и лодки не надо. Тешил себя такими думами Михайло, отвлекаясь от главной – о девке Агриппине, что чаровала его недале как своими плавными линиями бедер да румянцем щек. Так и решил – останется. Вышел в сени по привычке, да и прикорнул на розвальнях, что стояли там, ожидая зимы.

На следующее утро, когда в дымке тумана солнце, еще не вышедшее из-за горизонта высоких лесов, все равно по-летнему освещало окрестности, Иван с молчаливым Осипом, распинав спящего Михайлу, отправились на Каму через лес проверить, нет ли вчерашних барок. По лесной тропке, вытоптанной то ли охотниками деревенскими, то ли бабами, ходившими на поиски грибов и ягод, часа через два вышли они на крутой берег, с которого открывался вид и на север, и на юг. Река была пустынна, парусов не видно, лишь столетние ели чернели вдоль серебряно-темной ленты вод. Иван встал, удерживаясь за склоненную лиственницу, приставил козырьком руку ко лбу, вглядываясь в горизонт.

– Где твоя изба-от? – хмуро спросил он Михайлу.

Михайло, которого все еще тянуло в сон, махнул рукой на север, мол, там, далеко. Вдруг из-за спин казаков послышался треск ветвей. Осип достал пистоль, готовясь к опасности, но вместо опасности из кустов, вывалился оборвыш, парень, волоса нечесаны, рубаха порвана, портки малы и босой. Но глаза под копной светлых волос горели любопытством и отсутствием страха.

– Ого, энто чой у вас? Пистоль небось? Знатная вещь! – восторженно воскликнул он, без опаски глядя на пистоль в руке Осипа. – Дядька, дай подержать!

– Я те дам щас по лбу, пугать народ вздумал, – прогундосил Осип, засовывая оружие за кушак. – Кто таков?

– Так я энто, беглый с завода. Федькой звать. А по батюшке Соколов, стало быть.

– Как это беглый с завода?

– Та как, как, зимой на заводе хорошо, кормежка, тепло, а летом – поносом все маются, да мрут. Я и сбежал на лето, чай, лес прокормит. К зиме в обрат – батогов дадут, да сызнова на дрова поставят – вся недолга.

– Ага, от батогов-то копыта не откинешь?

– Да мне, дядьки, не впервой, я ж сирота, батюшка на заводе помер позапрошлой весной. А вы чой тут высматривайте? Неужто барки грабить будете? Возьмите меня с собой, я вам всё расскажу.

– Каки еще барки, с дуба рухнул?