Тераи тщательно запер за собой металлическую дверь.
– В лагере царит поразительная чистота. Это ваше влияние?
– И да и нет. Ихамбэ очень тщательно следят за своей внешностью, но вот о том, что их окружает, до моего прихода заботились мало. Теперь они регулярно производят уборку в пещерах и шатрах. Тем хуже для будущих археологов!
К ним приближался воин с великолепной фигурой и высоким головным убором, украшенным перьями.
– Ээнко, старший брат Лаэле, – шепнул Тераи.
Он призывно махнул рукой. Воин остановился, уперев в землю тупой конец длинного копья.
– Ниентейи, Ээнко!
– Ниенте, Россе Муту!
Лицо ихамбэ было каменным, однако Стелла почти физически ощущала, как его черные холодные глаза буквально ощупывают ее с головы до ног.
– Представляю вам величайшего охотника и храбрейшего воина не только клана или племени, но и всего народа ихамбэ. Именно он в этом году отвечает за устройство большой охоты. Оффи энко Стелла этахоте ниэн? – продолжил он, обращаясь к воину.
Внезапно улыбка вспыхнула на ожесточенном лице, и ихамбэ, утратив всю свою свирепость, сразу же превратился в обрадованного ребенка.
– Ом это ре, сига!
– Он рад видеть вас здесь, – перевел геолог. – Кенто хэ, на!
– Что означает «Россе Муту»? Я уже несколько раз слышала, как вас называют так.
– Человек-Гора, мадемуазель. Некоторые ихамбэ, как вы уже видели, почти с меня ростом, но я килограммов на тридцать тяжелее самого плотного из них! Идемте, я хочу представить вам еще кое-кого, хотя бы старого вождя Охеми, отца Лаэле и Ээнко.
Спускалась ночь. На площади горел, потрескивая, большой костер, вокруг него на звериных шкурах сидели воины, женщины, дети. Пламя освещало круг шатров, отбрасывая танцующие треугольные тени, и легкий ветер уносил искры, исчезавшие во мраке, как рой огненных пчел. Над горой поднялась бледная луна, и ее сияние разлилось там, куда не доходил свет костра. Время от времени рев хищников, вышедших на ночную охоту, нарушал торжественную тишину.
Один из воинов встал, приблизился к костру и тихонько, не открывая рта, затянул печальную мелодию. Он пел все громче, затем появились слова, и мелодия превратилась в песню, обращенную к звездам. Под эту песню воин начал плясать, медленно и однообразно, – танец напоминал длинный переход под проливным дождем. Голос певца был низким и звучным, и Стелла, не понимая слов, невольно поддалась очарованию грустного ритма. Певец умолк, упала тяжелая тишина.
– О чем он пел? – спросила она шепотом.
– О жизни, мадемуазель. Это ритуальная песня восьмого дня перед праздником Лун. Завтра пропоют песню охоты, послезавтра – песню войны.
– Могу я их записать? Мне бы хотелось иметь их в моей фонотеке.