Которая сейчас разбивает о скалы воды моря Тирренского:
Будь умна, вино цеди,
И кратким сроком надежды долгие отрежь.
Пока мы говорим, уходит завистливое время: лови день…
СМС от Лайта: «Все уже давно на мне. И ты тоже (. Люблю я вас (». Сообщение пятилетней давности. Привет из прошлого — как порыв холодного серфового ветра. Как глоток свежего морского воздуха в полузадушенном городе М. Я безнадежно гляжу в окно такси. По нему с отчаянием лупит серый московский дождь. Вокруг — пробка. Со всех сторон я зажата мокрыми железными боками. А сверху свинцовой крышкой давит небо. Я — в клетке. Воздуха не хватает. Открываю окно, подставляю лицо и ладони под холодные плети дождя. Не помогло. Задыхаюсь. И вновь смотрю в экран мобильного. И ловлю губами порыв соленого ветра из прошлого, из деревни на Д.…
…На шершавом днище перевернутой лодки сидеть не очень удобно. Но это замечаешь не сразу. Или не замечаешь вовсе. Мы с Леночегом не замечаем. Мы смотрим, как восходит на небосвод зеленая звезда. Это Венера. Над горизонтом уже висит красной блямбой Марс. Низко-низко. Здесь хорошо видно звезды. Потому что небо тут ближе к людям. И от этого люди здесь немного другие.
Мы с Леночегом — совсем разные. Она — темноволосая студентка из далекого уральского города, без денег, с головой, набитой всяким фантазийным мусором и чемоданом, набитым дешевыми эзотерическими книжками. Она — точно знает, чего хочет в этой жизни. Выйти замуж за парня по имени Лайт, нарожать ему детишек, жить с ним долго и счастливо и работать вместе на одной серф-станции до конца дней своих. Такая вот семейная идиллия. Леночег — упертый и приложит все усилия для проведения своих планов в жизнь. В этом мы с ней, пожалуй что похожи… Она уже научилась неплохо серфить. И увела у меня парня по имени Лайт. За такое я оторвала бы голову. Которую потом засушила бы и повесила у входа в свой офис, снабдив соответствующим комментарием — чтоб следующая девочка с романтическим мусором в башке знала, чем рискует. Так бы поступила та я, которая была неделю назад. Но я, которая сегодня, так не поступит. Сегодняшняя я сидит с Леночегом на перевернутой лодке, пьет с ней тростниковый ром из горла и смотрит, как восходит на небо большая зеленая звезда…
…Парень по имени Лайт с виду большой и жуткий. Он лысый и с бородой, и весь в татуировках. Он был первым, что я увидела, выйдя из аэропорта. Мне немедленно захотелось вернуться в самолет и больше его не покидать во всяких подозрительных странах. Но я боюсь летать. И представив себе еще четыре с гаком часа турбуляка, поняла, что дороги назад мне нет. Только вперед. Так и живу с тех пор, по этому принципу. Ибо тот, кто последовал ему один раз, будет поступать так всю жизнь, до конца. Вообще-то у Лайта есть и нормальное имя. Очень распространенное в России. Но он им не пользуется. За ненадобностью. Еще у Лайта есть его Большая Любовь. Она давно уже уехала из деревни на Д. и живет в полузадушенном городе М. И поэтому Лайт несчастный. Большая Любовь, как выяснилось, не может обойтись без карьеры. Без амбиций. Без хорошей машины, супермаркетов, ТВ и нормальной семьи. Без нормального имени, в конце-то концов. И — не может при этом не любить Лайта. А Лайт — не может не любить ее. Именно что не может — потому как и рад бы, но вот, блин… И в городе М. Лайт не может тоже. Он не был там уже четыре года. И не поедет — боится. Потому что большой сильный Лайт в городе М. задыхается. За четыре года он совсем разучился врать и смотреть телевизор. И у него пропал иммунитет к ядовитым рекламным испарениям города М. Лайт не поедет к своей Катерине. Потому что он — ненормальный. И имя свое нормальное он давно забыл, потому что зачем оно ненормальному Лайту?.. А в деревне на Д. все такие. Быть может, это оттого, что слишком близко к людям здесь подошло шальное африканское небо…
…Лайт довез меня от аэропорта до дайв-центра деревни на Д., с которым у меня была предварительная договоренность на обучалку. И пригласил на вечеринку к серферам. Для этого нужно было ближе к ночи прийти в темный двор Лайт-Хауса, места, где жили самые крутые и самые безденежные серферы. Прийти, не убоявшись злой собаки, которая сторожит кемп, а так же кромешной темени, небольшой, но вонючей кучки козьего говна посреди двора, и, собственно, самих серферов — о том, кто это такие, я имела весьма смутное представление. Серферы оказались большие, красивые и накуренные. Они сказали, что мы ждем такси, и накурили меня тоже. Такси оказалось ржавым насквозь пикапом с таким же ржавым местным дедом за рулем. Мы залезли в кузов, сели на бортики, лицом к ветру, пикап взревел, борзо рванул во тьму и позорно заглох через 100 метров. Дед пошуршал под капотом, после чего на дорогу со звоном посыпались лишние детали. Без них стало намного лучше, и мы снова понеслись по ухабам, сквозь тьму, и уже без остановок — к пляжу. На серфовом пляже шла вовсю тусня — народ жег костры, пил, пел битлов, танцевал и курил, в общем, развлекался. Мы с Лайтом ходили от одной тусы к другой и общались. С Лайтом прикольно, его все знают и любят, он — старый «локал», от слова local — «здешний», респектный чел. Потом мы вдвоем от всех сбежали — пошли к «Хилтону», пролезли сквозь дырку в зеленой изгороди к бассейну, там болтали и пускали «паровозы». Выпить в деревне на Д. нечего — страна кругом мусульманская. А вот травы — сколько угодно… Потом Лайт случайно уронил меня в бассейн. В мокром платье на ветру было холодно. И Лайт отдал мне свою майку с надписью Serf ever, work never. Которая мне была почти как платье по длине. А потом мы шли домой. Пешком, километр по пустой песчаной косе, которая соединяет серфовый пляж и деревню на Д. Где-то посредине косы мы упали целоваться. И ветер вымел контактную линзу из глаза. А мне было пофиг. Мы целовались и смеялись в лицо бледной от такой наглости ведьме-луне. В эту, третью мою ночь в деревне на Д. я ночевала на Лайт-Хаусе. В комнате Лайта на полосатых коврах помещались только большой матрас и ноут-бук. И еще — мохнатая бабочка, атакующая лампочку Ильича под потолком. И запахи ночных цветов, смешанные со сладковатым ароматом гаша и яблочных кальянов. И мы.
…Моя первая ночь в деревне Д. была ужасна. Я не спасла. Не могла — из-за ветра. Он яростно ломился в хлипкую щелястую дверь моего бунгало и стучал по ней, будто кулаками. А если учесть, что я была в деревне на Д. впервые, и еще не обвыклась с ржавыми фонарями на единственной улице, с мрачными бородатыми пастухами в длинных халатах и с мыслью, что это все нифига не курорт, а реальная деревня… Короче, мне было страшно. Я даже подперла щелястую дверь чемоданом. Отчего в комнате стало громыхать еще страшнее. Ветер успокоился только через несколько дней, когда я сделала, как делают все в деревне на Д. — открыла дверь настежь и позволила ему гулять по комнате, сколько вздумается, и приносить с собой прохладу, запахи ночи и такие цветные, такие удивительные сны.
…Ведьма-луна отомстила мне. К ней нельзя без уважения. А уж тем более — нагло смеяться в лицо. Лайт пропал. То есть, он никуда не пропадал из деревни на Д. Он пропал для меня. Перестал отвечать на звонки. Здоровался мельком при случайной встрече. За пару дней я сломала себе разум. Обиделся, что ли… На что?.. Так бы и вскрывалась по сей день, если б не увидела его на пляже с какой-то чернявой малолеткой. «Лайт чего-то пропал совсем…» — невзначай роняю в болтовне с администраторшей серф-станции, где он работает. «Он для всех пропал — к нему же Леночег приехал!». Отлично. Леночег. Приехал. Ура. Твою мать…
…Раннее утро. Слепящее огненное море. Большая лодка. Сонная я. «Блевать — только с подветренной стороны!» — комментарий инструктора. На случай, если укачает. Но блевать, похоже, предстоит еще не скоро — мы не отчаливаем, ждем последнюю дайвершу из нашей группы. Дайверша опаздывает к отплытию. Меня это бесит. Инструктор Серега еще вчера сказал мне: «У нас новая девочка, будешь ее бадди завтра, ок?». Ну ок, куда деваться-то… И вот этот «ок» уже полчаса ждем… На пристань влетает байк. На байке — Лайт, а за спиной у него… Ну понятно кто у него может быть за спиной. Тот самый гребаный «ок». С этого момента — дважды гребаный. «Сереж, а можно я не буду ее бадди?» — «Слушай, ну, переиграть будет сложно сейчас — все уже распределились по парам… Да и потом, меня Лайт попросил тебя с ней поставить. Сказал, что так будет меньше переживать». Пипец. Наш Лайт реально невменяемый. «Ок», ко всему прочему, явно с жесткого похмела. Поначалу было только одно желание — утопить ее нахер, когда никто смотреть не будет. Но, глядя, как зеленый Леночег отвисает с подветренной стороны, мне даже становится ее жалко. Сама бы не утопла — в таком-то состоянии. Погружение. Другая планета. Где нет воздуха. Нет притяжения. Нет звуков. И любви, и ненависти — тоже нет. Они остались там. В сумках и карманах на борту. А здесь есть только жизнь в чистом виде. Или — ее полная противоположность. Но о ней не надо думать. До поры до времени — не надо. Голубая бездна, бесконечный провал в дне. Тянет, манит, еще, сюда, ближе, здесь хорошо, здесь нет страданий, здесь полет и покой навсегда, навсегда, навсегда… Еле успеваю поймать свою бадди за вентиль баллона. Смотрю в глаза — глаза невменяемые. Азотка. Ну хоть в сознании, уже хорошо. Подплывает инструктор. Спрашивает Леночега жестом, все ли у нее ок. На третьем «ок» Леночег моргает и очухивается. Отвечает. Продолжаем погружение. «Смотри за ней» — говорит мне Серега на подводном языке. «Смотрю» — отвечаю я. И действительно — смотрю.
Отдыхаем на палубе. Леночег тих и задумчив. Достала большой блокнот и ручку, сидит перед пустой страницей. «Что там у тебя?» — спрашиваю. «Дневник веду. И стихи» — «Твои стихи?» — «Мои. Хочешь почитать?» — «Давай…». Стихи трогательные, хоть и корявые. Потому что искренние. Ловлю себя на том, что перестаю называть ее в мыслях дважды гребаной. Звонит телефон. Не, точно не мой — мой сдох на третий день в деревне на Д. Леночег хватает свою трубу и убегает на подветренную сторону.
«Мама, ну как ты не понимаешь! Я его люблю, люблю! Раз ты так о нем говоришь, я домой к вам не вернусь никогда, слышишь, вообще никогда не вернусь!» Уууу… Тяжелый случай… Сама не понимая, зачем, тащусь на подветренный борт… Как и ожидалось, Леночег сидит там и горько плачет. Ну чего я сюда прусь? Чем я-то могу ей помочь?.. «Понимаешь, они меня не любят. Никто. Я иногда жить не хочу… Зачем…» Леночег сквозь слезы-сопли рассказывает свою жизнь. В которой, оказывается, все очень не просто. Кто бы сомневался… Предки строгие, самостоятельности препятствуют, говорят — рано в восемнадцать лет быть самостоятельной. Но при этом у Леночега есть бойфренд — великовозрастный олигарх областного значения. Этому явному мезальянсу родители почему-то не противятся. Хотя олигарх вообще-то говоря, слегка женат, как великовозрастному олигарху и положено. Ну и дальше следует просто краткий пересказ бразильского сериала. Нехороший богатый Дон Педро привозит юную Хуаниту грешить подальше от глаз жены, на дайверский курорт. На пару дней, в порядке развлекухи, они приезжают в деревню на Д., чтобы вкусить настоящей дикой жизни. В «Хилтоне», разумеется. Вообще деревня на Д. — известный дайверский и серфовый спот. Только гостиниц здесь почти нет, и нырять и кататься большинство людей приезжает сюда на несколько дней, из расположенного за 100 км туристического до мозга костей города на Ш. На эти несколько дней их гидом, переводчиком и сопровождающим становится романтический красавец, локал Пердито (прости, чувак, не удержалась (). Ну и все — юной Хуаните срывает и без того непрочную крышу, и она грешит по всем углам, но не с Доном, благодаря которому здесь оказалась, а с юным локалом. Дон, ясен пень, от этой идеи не в восторге, и силой увозит истерично голосящую Хуаниту домой, в уральские снега. Дома вступает хор в виде обоих Леночеговых финансово несостоятельных предков, которые, оказывается, возлагали большие надежды на дружбу дочки с областным денежным мешком. Дон Педро великодушно готов все простить. Но Леночег не желает никого видеть-слышать, и в итоге, соорудив историю о необходимости навестить болящую подружку в Питере, собирает со всех участников этого «Мерлезонского балета» бабла и срывается в деревню на Д. Предки с Доном Педро оказались не совсем идиотами (что лично меня удивило), и через несколько дней выяснили-таки, в какой стране находится Леночегов Питер и какого цвета у ее подружки борода. Собственно, я и застала эту историю на стадии «Отступать некуда, позади Москва». Домой Леночег вернуться не может, ибо предки объявили по громкой связи, что она им не дочь (нет, все-таки они совсем идиоты). К Дону она не пойдет. Что остается? Остается Лайт… Нда, ей он нужнее, чем мне. «Господи, что теперь будет?» — пищит Леночег, вдруг осознавший, что все это происходит с ней, а не в далеком бразильском кино. Леночег снова рыдает, я обнимаю ее и говорю, что все ее любят и все у нее будет хорошо. Почти так в итоге и вышло…
…Деревня на Д. встречает нас нереально розовым закатом. Нереально розовое все: море, небо, горы, пустыня. Я такого никогда не видела. Или просто — не замечала?.. А Лайт встречает нас квадратными глазами. Ну еще бы — вчерашние враги, мы с Леночегом слезаем с лодки в обнимку и болтаем, почти не обращая внимания на предмет наших недавних разногласий. Есть с чего охренеть, еще бы… С пристани едем на байке втроем. Втроем же идем на вечеринку, уже на дайверскую. Здесь никто не пляшет, и не курит, и не ломает зеленые ограждения. Все спокойно сидят в саду виллы одного из заслуженных инструкторов-европейцев, кушают приготовленные на гриле гигантские креветки, выпивают привезенную кем-то из новоприбывших «Немировку» и беседуют за жизнь. Хорошо… Леночег с головой уходит в разговор с хозяином дома о дайвинге на Галопогосах. Лайт подходит ко мне и тихо предлагает прогуляться. Мы не спеша бредем по недостроенной навсегда набережной и смотрим на цветное от ночных кафешек море. И Лайт рассказывает мне свою жизнь. Тоже очень и очень непростую. Но это — как у всех здесь… А потом вдруг вываливает эту свою историю про Большую Любовь в городе М. Е-мое… А Леночег в курсе? Нет, вообще-то… Но я ей, конечно, все расскажу. Отлично. Могу представить, как она обрадуется… Мы заходим в ресторанчик на берегу. Хотя ресторан — одно название. Здесь просто барная стойка, она же — касса, столы и скамейки — все прямо на песке. Кухня — в домике напротив. Мы лежим на подушках, наблюдаем море и курим яблочную шишу. Одну на двоих. Молчим. Каждый о своем. А иногда об одном и том же — хором молчим. В унисон. Или в диссонанс. Смотря, на какую тему.
…Я просыпаюсь от предрассветного холода. Я все еще там, на подушках в ресторане. Напротив меня Лайт — тоже вчера не заметил, как вырубился. Никто и не подумал нас разбудить и выгнать… В углу, на таких же подушках, спит менеджер. Через час-полтора ему вставать — надо полить набережную перед заведением, растолкать персонал, да открывать ресторан. В деревне на Д. первые клиенты могут и в 7 утра заявиться — перед отправкой на дайв, например. Но сейчас все еще спят. Кроме меня. И солнца.
…День идет за днем… Нет, не так. Каждый день здесь — это новое рождение, новое чудо, которое умирает за ночь, чтобы утром смогло родиться другое.
…Мы договорились втроем поехать нырять рано утром. Встретимся в кафе в половине восьмого. Ок. В полседьмого ко мне пришел Лайт. Просто зашел в открытую дверь, за которой ветер играл с ажурной тенью дерева, лежащей на белой дорожной пыли. Просто обнял меня. И все случилось. Снова. Или — по-новому?.. В половине восьмого мы были в кафе. Леночег тоже пришла. Мы выпили кофе и поехали нырять.
После дайва Лайт куда-то слил. А мы с Леночегом уселись на деревянных мостках для схода в воду.
— Мы же ведь скоро уедем — говорит Леночег, глядя в горизонт.
ebooksa