Очнулась я оттого, что кто-то тихонько, но настойчиво потряхивал мою дверь. Крючок позвякивал в колечке, дерево скрипело.
– Кто там?! – испуганно и сонно вскрикнула я.
– Сонька, открой! – прошипел из-за двери неузнаваемый мужской голос.
Если бы мужчина за дверью попросил «Откройте, Софья», я бы однозначно решила, что это пиит пришел жениться по-настоящему. Но примитивное обращение Сонька указывало на кого-то из троцкистов.
С трудом попав ногами в тапочки и шаркая, я подкралась к двери и, как полицейский из боевика, прижавшись боком к косяку и опасаясь выстрела, спросила грозно:
– Кто там?
– Я. Гарик. Открой!
– Чего нужно?
– Да не ори, – прошипел Гарик, – всех перебудишь.
Я посмотрела на часы – почти час ночи, – трудолюбивые троцкисты давно спят и готовятся к рабочему дню.
– Чего надо?
– Открой или выйди, разговор есть, – с интонацией, в которой проскальзывали молящие нотки, сказал Лопата.
– Иди на кухню, – приказала я, – сейчас выйду.
«Если этот гад опять пришел денег просить, придушу бельевой веревкой или прибью сковородой», – прислушиваясь к нетвердым, удаляющимся шагам, подумала я и, вынув из-под подушки электрошокер, положила его в карман и отправилась на ночное свидание.
Невозможно пьяный Гарик сидел на кухонном столе товарищей Кунцевичей и горестно раскачивался. Не слишком доверяя видимости, я оставила между нами три метра свободного пространства и, подойдя ближе к сковородкам, буркнула:
– Что надо?
– Плохо мне, Софья, ох, как плохо, – признался Лопата и икнул. – Магазин предъяву делает.
– Какую?
– Какую, какую, – икая, передразнил Гарик, – дерьмовую! Вот какую. Говорят наши… эти… канализационные воды, ихние макароны затопили. Тыщ на двадцать. Пиз… ой, врут, Сонька! Какие там макароны?! Мы с Иванычем ходили, смотрели, одна коробочка дерьмом воняет…
– От меня чего надо? – сурово перебила я.