Венгерская вода

Древние говорили: человек может быть живым, может быть мёртвым и может плыть по морю. То есть, он ещё не умер, но и живым его считать неблагоразумно. Плывущий по морю идёт по грани между жизнью и смертью. Лучше всего справедливость этих слов чувствуешь в ветреную ночь на борту корабля, ушедшего вдаль от берега. Когда качаются стены и пол под ногами, скрипят снасти, и ты всеми поджилками ощущаешь, что от бездны тебя отделяет только обыкновенная доска.

Я лежал в трюме, закутавшись в плотный шерстяной плащ из грубой шерсти, и думал.

Рядом со мной спали Самит и Симба, за зыбкой перегородкой ворочали тяжёлыми вёслами гребцы, а прямо над головой слышались шаги кормчего, управлявшегося с рулём. Палуба у нашего корабля была только на носу и корме, остальная часть была прикрыта лишь навесом из циновок. Кают тоже не было. Путники, доверившие себя воле волн, ютились посреди грузов, укрытых в трюмах от превратностей непогоды. Собственно, таковыми были только мы трое.

Корабль шёл в порт Лимасол на Кипре. Это был шейти, принадлежавший александрийскому патриарху. Ему предстояло взять там на борт ценный груз: кувшины какого-то особенного вина, которое делали рыцари ордена святого Иоанна Иерусалимского в своём замке, в паре фарсахов от гавани. Самит сказал, что оно называется королевским с тех самых пор, как его по достоинству оценил французский король Филипп, прибывший сто лет назад в наши края освобождать Гроб Господень. Вино отличалось сладостью, крепостью и особенным вкусом, а самое главное, переносило долгую перевозку и хранение. То, что оно долго не закисало и не портилось будучи откупоренным, делало его очень удобным для причастия в христианских храмах.

Самит, которому были не впервой морские путешествия, едва ступив на палубу, сразу неодобрительно буркнул, что этот корабль больше похож на пиратский. Места для груза мало, зато большая команда, попеременно сидящая на вёслах. Это позволяло двигаться с большой скоростью и не зависеть от ветра, а ещё при нужде легко превращало гребцов в абордажную команду или десант. Благо осадка у судна тоже была низкая и давала возможность подходить близко к берегу, не опасаясь мелей. Ещё это позволяло тайком принять или выгрузить товар вдали от гаваней и таможен, не платя положенных пошлин. Скорее всего с драгоценным кипрским вином на обратном пути так и поступят.

Нам до всего этого дела не было. В Лимасоле мы покидали корабль вместе с несколькими ящиками белого оманского ладана, предназначенного для того самого командорства ордена Иоанна Иерусалимского. Продавцом значился управляющий александрийского патриарха, который должен был закупить, столь необходимое для причастия, королевское вино.

Запрет папы римского на торговлю с Египтом создавал купцам некоторые трудности. И если здесь на Востоке коммерсанты попросту плевали на все эти церковные условности — в Александрии было множество франкских контор и даже целый укреплённый фондук для хранения их товаров, то кастелянам рыцарских замков, которые принадлежали католическому ордену, приходилось соблюдать условности, торгуя через греческих или армянских посредников.

Впервые после того самого разговора с дедом, который так резко переменил мою жизнь, у меня появилось время спокойно подумать. До этого всё крутилось и менялось в страшной спешке и суматохе.

Дед не зря говорил, что он всё приготовил. Оказалось, что распоряжения уже отправлены голубиной почтой нашему управляющему в Александрии и нас там уже ждали все необходимые бумаги и вещи. В путь отправились немедленно, в ночь, прихватив с собой по паре самых лучших лошадей на смену. Так и скакали без отдыха. Не мудрено, что мои спутники сразу заснули, едва оказавшись на судне.

Я же, наконец, радуясь покою, предался размышлениям.

В голове потихоньку начинал раскладываться весь план деда. Прежде всего о причине такой странной спешки. Старый опытный лис сразу заподозрил неладное. Заёмное письмо было выписано неким купцом Авахавом из Солхата. Кто был этот загадочный торговец, рискнувший огромной суммой, да ещё в делах с пришельцем из-за тридевяти земель? Почему Омар не обратился к меняле? Ведь, судя по тому, что этот самый Авахав без проблем перепродал потом долг, у тамошних кредиторов не было сомнений в платёжеспособности заморского гостя.

Франки торгуют по всему Востоку, у них конторы и в Крыму и в Египте. Очень может быть, что здесь замешаны те, кто сидит здесь, в Александрии. Что у них на уме и что кроется за всем этим?

— Кто знает? — печально сказал дед, пока мы разделывались с остатками кебаба на крыше его усадьбы, — Может это всё и рассчитано только на удалённость Крыма от Египта?

Он помолчал и сказал жёстко, с видимым усилием и каким-то чужим голосом. Так говорят, когда не хотят, но надо.

— Заставили купца подписать заёмное письмо, самого убили, а долг перепродали еврейскому меняле, который спокойно сможет его взыскать через своих соплеменников в наших краях. Обычное дело. Я так и сказал меняле, который пытался с меня получить деньги. Он сразу всё понял. Если я пойду в суд и изложу там свои сомнения, то легко оказаться под подозрением в соучастии. Дальше всё уже зависит от судьи. Ты ведь много лет изучал право — знаешь как оно может причудливо изгибаться. Если судья заподозрит соучастие всерьёз можно надолго оказаться за решёткой и близко познакомиться с палачом. Поэтому умный меняла не стал спешить вешать это дело на ворот своего халата. Он согласился подождать, пока придут известия о судьбе Омара и даже со своей стороны помочь узнать правду. Вот возьми, — дед протянул сложенную и прошитую шнуром с печатью бумагу. — Это письмо к тому самому меняле, который перекупил письмо. В нём просьба оказать тебе содействие.

Дальше можно было бы уже не говорить. Я сам всё понял. Если кто-то не хочет, чтобы правда в этом деле выплыла наружу, то он сделает всё, чтобы я не добрался до Крыма. Дальше — просто. Чтобы не попасть в засаду, нужно бежать быстрее охотника.

Легче всего доплыть отсюда до улуса Джучи на генуэзских или венецианских кораблях. С пересадкой в Константинополе, а то и прямиком от Александрии до самого Крыма — ходили и такие. Но это как раз тот случай, когда самый привычный путь одновременно и самый опасный. Если кто пойдёт по моему следу, он как раз и будет меня искать на этой дороге. Тем более, что время работает на него. Генуэзским кораблям их закон не разрешает выходить в море зимой. Только с пятнадцатого марта. Значит почти через две недели.

Вот с этого места старый хитрец и начал путать следы. Он отправил своего управляющего к генуэзцам, зимовавшим в Александрии, чтобы договориться о моей поездке в Константинополь или Каффу, а в это же самое время тайно переговорил с верным человеком из окружения патриарха, предложив быстро и без лишней огласки отправить партию ладана на Кипр, в обмен на вино.

Привычные к секретам монахи умели хранить тайны, но дед даже здесь принял меры предосторожности. Моё имя даже не прозвучало. На Кипр отправлялся поверенный Мисаил из Пальмы. С двумя слугами. Всё выглядело очень пристойно и не вызывало подозрений. Кого же ещё посылать к франкам, как не их соплеменника? Благо он имел наследственное дела с домом Тарик.

В тот же день ладан был погружен на борт быстроходной шейти вместе с нашими дорожными вещами, а вечером прибыли и мы.