Венгерская вода

— Похоже на то, — кивнул Савва, — Вот только в землях хана Джанибека такие шутки плохи. Если всё так и было, то если всё откроется, тому, кто это затеял не поздоровится. Достаточно подать жалобу властям. Татары в таких делах спуску не дают, сразу проведут расследование по всей строгости и шкуру живьём спустят. Получается, перехватить тебя для них вопрос жизни и смерти. Или загодя бежать подальше от татарских судей. Сам понимаешь, чтобы голову спасти они на всё пойдут. Ты на генуэзцев думаешь?

— Им же человек в Лимасоле весточку передавал.

— Верно. Только ведь письмо могло предназначаться кому-то другому. Просто передали через генуэзцев. Ну, да об этом потом поговорим. Сейчас другое. Срочное. Этот самый Авахав из Сурожа, на которого письмо дано, человек известный. Большими делами ворочает и с большими людьми знакомство водит. Из армян. Тех, что перебрались в те края из Сирии. По разным тёмным делам большой дока.

«Вроде тебя», — подумалось мне. Угадать эту мысль было несложно и Савва рассмеялся:

— Вряд ли такой человек стал путаться в простое мошенничество, да ещё с убийством. Всякий, кто имеет дело с тайнами, знает одну непреложную истину: шила в мешке не утаить. Особенно, когда мешок через много рук идёт. Где-нибудь, да проколется, кто-нибудь, да сболтнёт. Для таких людей разные торговые дела больше прикрытие, чем доход.

Савва оглянулся на плотно закрытую дверь и со значением понизил голос. Скорее, чтобы подчеркнуть важность сказанного, чем из боязни быть подслушанным:

— Почему я тебе это говорю сейчас и наспех? Что там было с этим заёмным письмом неизвестно. Дело не в деньгах — это точно. Потому держи ухо востро. Особенно с этим твоим монахом, к которому ты сейчас пойдёшь. Он ведь того же поля ягода, что и тот Авахав. Думаешь правда сюда за миром приехал? Чёрта с два! Такая же сказка для отвода глаз, что у меня с вином на Кипре, — похлопал меня по плечу, — Или твой ладан.

Почему-то это одобрительное подмигивание: «Мы, де, одного поля ягоды», придало мне уверенности.

— Этот Киприан на самом деле привёз патриарху тайное послание от своего учителя Феодосия. — продолжил купец, — Какие-то там осуждения болгарской церкви. Я тебе это по большому секрету говорю. Не в пронос. Эти письма, что смиренные иноки друг другу посылают, целым царствам судьбы путают. А простые людишки для них и вовсе — тьфу. Чего ему от тебя нужно, одному Богу известно. Но ведь ясно же — что-то нужно! Он хочет тебя свести с человеком, с которым твой пропавший Омар плыл в Крым. А в тех краях ему повстречался этот самый Авахав, со своим странным заёмным письмом. Не одного ли это клубка ниточки?

— Но ведь Киприан не мог знать, что я приеду на Афон?

— Не мог. Но теперь знает. А самое главное, это сейчас уже знает и тот, кто, возможно, понимает во всём этом деле намного больше нашего. Вот к нему тебя и поведут. Один Господь ведает, чем всё это может обернуться.

IX. Авахав из Сугдеи

Для Саввы кажется совсем не существовало положений, из которых он не мог найти выход. Не успел я открыть рот, чтобы вопросить: «Что же мне теперь делать?», как он уже скомандовал:

— Таиться для вас теперь куда опаснее, чем быть на виду. Ты купец, у тебя есть письмо к патриарху, да и в Царьграде ты проездом. Чего же тебе не воспользоваться своим статусом гостя? Этот посланец на воротах подтвердит страже, что у тебя приглашение посетить храм святой Софии. Потом ты, как и любой путник, захочешь осмотреть местные диковинки. Вполне разумно взять с собой слуг и проводника. Здесь это дело обычное. Даже присказка есть, что в Константинополе, как в лесу — без проводника заблудишься. Вот я и буду вашим проводником. Останусь вас дожидаться, пока вы будете с этими церковными крысами разговоры водить. Если не вернётесь, подам жалобу кому следует. Ну а с собой возьмёте своего эфиопа. На него достаточно одним глазом глянуть, сразу поймёшь — с ним шутки плохи. Пусть охолонит горячие головы. Ну, а теперь быстрее переодевайтесь во всё лучшее! Вас ждёт величайший город мира!

Всё-таки я счёл за благо одеть греческое платье. Тунику, плащ. Мисаил воткнул в свою франкскую шляпу блестящее воронье перо, зато Симба облачился в расшитую куртку и пёстрый тюрбан, замотав шею и подбородок синим платком. Помня слова Саввы, я прихватил и письмо к патриарху. Оно было написано по-гречески, да ещё на пергаменте, а не на бумаге, и скреплено на концах шёлковым шнуром с печатью. Даже самый вид его внушал почтение.

На удивление даже пёстрая внешность Симбы не вызвала у стражи в крепостных воротах ни малейшего удивления. Достаточно было слова провожатого, которого они знали, чтобы нас пропустили, спросив лишь имена. На улицах, правда, на него косились, но было видно, что подобное зрелище здесь не в великую диковинку.

Когда мы уже подошли к самому храму, Савва показал рукой в сторону:

— Там находится рынок благовоний.

Сопровождающий нас монах удивлённо вскинул брови, а вот я даже не обратил внимания на эти слова. Оно было полностью поглощено великолепным зрелищем, представшим моему взору — храмом святой Софии. Не буду описывать вам его. Сотни путешественников и паломников сделали это и вряд ли у меня получится лучше. Но сладостный восторг, испытанный мною при виде этого чуда человеческих рук и божественного промысла и теперь стесняет мою душу. Я даже не заметил, как подошел Киприан и, увидев моё восхищение, рассказал ту самую историю про русских послов, которые не могли понять на небе они или на земле.

Уже потом я возблагодарил свою предусмотрительность, благодаря которой надел греческое платье. Это позволило мне без помех осмотреть чудный храм изнутри. Пока же наш путь лежал в здание, примыкающее к нему сбоку. Там находился патриарший дворец, но мы прошли в какие-то пристрои, где ютились всякие службы для сошки помельче. В маленькой комнате нас ожидал невысокий человек с пронзительным взглядом и рыжей, словно выкрашенной хной бородою. На нём было дорогое одеяние, вышитое шелками. Оно было столь неуместно в маленькой комнатушке и так бросалось в глаза, что Киприан, сразу после традиционного приветствия счёл нужным пояснить: