Икаев, держа в руках потухшую папиросу, с увлечением читал какую-то книгу. Увидя входящего градоначальника, он поднялся.
— Привет, дорогой Казбулат Мисостовнч! Как провели ночку, какие новости? — усаживаясь в кресло, спросил Греков.
— Все спокойно, уважаемый Митрофан Петрович.
— А я вот считаю, что не все спокойно. У нас в градоначальстве почтенных лиц по мордасам бьют… Где уж тут до покоя!
— Слышал, слышал, Митрофан Петрович. Вы это про графа Татищева говорите?
— Про него самого, — мотнул головой Греков.
— Ну какой же он «почтенный»! Почтенные лица по веселым домам не шляются… Жаль только, что мало наложили.
— Что вы такое, помилуй бог, говорите! Граф, аристократ, принят в высшем обществе…
— Все это было, а теперь он беженец, никчемное существо, альфонс и лодырь… И если бы не атаман, который знал его еще по Петербургу, и не его графский титул, он бы по пивнушкам побирался да за рюмку водки французские шансонетки пел.
— А ведь это верно, — вдруг согласился Греков. — А кто ему морду набил?.. Все же такое дело нельзя оставить без внимания… Говорят, прапорщики какие-то. Для острастки другим надо выслать их на фронт.
— Можно, конечно, только вряд ли вы это сделаете, — зажигая потухшую папироску, сказал Икаев.
— Почему не сделаю? Обязательно сделаю, — разозлился Греков. — Вам известно, кто эти прохвосты?
— Известно… Один — ваш племянник, хорунжий Греков, а…
— Сергей! — открыв от изумления рот, сказал Греков.
— Так точно! А другой — племянник Софьи Африкановны, — ласково продолжал Икаев.
— Атаманши? — еле слышным голоском, спросил Греков.
— Да… прапорщик Секретов, сын сестры атаманши.
Наступило молчание. Затем Греков сердито сказал:
— Понаедет к нам на Дон всякая шушера и хулиганит здесь, сволочь! Так ему и надо, дерьмо собачье… И здорово надавали? — осведомился он.
— Не очень… Раза два по шее да раз по лицу смазали.