— Рекомендую, это нечто вроде супа, то, что на Кавказе называют шурпа и пити. — Он помолчал. — Это было и давно и словно только вчера. А была осень тысяча девятьсот двадцатого года, в благословенном Крыму, занятом тогда Врангелем. Я, как вам уже сказал, окончил в одиннадцатом году Петербургский политехнический институт… и даже с отличием, но работать, или, как тогда говорили, «служить», не хотел. Этому содействовали два немаловажных обстоятельства. Во-первых, еще в десятом году, в течение одного месяца, умерли мои родители, люди состоятельные, не чаявшие во мне души. Я остался один. А второе заключалось в том, что, будучи довольно обеспеченным человеком, я махнул рукой на карьеру, связался с некоторыми веселыми молодыми людьми, позже оказавшимися международными аферистами и шулерами. Съездил с ними в Париж и Брюссель и втянулся в их махинации. Благодаря отличной памяти, внешности и апломбу, а главное — одаренности в области механики и математики, очень скоро стал одним из видных специалистов по взлому сейфов и, — старик улыбнулся, — очищению карданов у неудачливых игроков. Конечно, уже скоро я стал приметен как в международном преступном мире, так и у полиции Европы. Раза два я был задержан во Франции, выслан из Англии и отсидел два месяца в Брюсселе. Мировая война четырнадцатого года заставила меня вернуться на родину. Но уже в семнадцатом году, во времена Керенского, я снова очутился за границей, откуда через год попал в Румынию и, спасаясь от ее полиции, прибыл с румынским паспортом в Крым. Паспорт у меня был на имя румынского барона Думитреску, причем паспорт не подложный, настоящий, выданный полицией Бухареста. Языки я знал, деньги имел и хотел отсидеться в Крыму три-четыре месяца, после чего снова совершить турне через Константинополь «по заграницам».
Надо вам сказать, что у меня был помесячно снят отличный лихач, Гасанка, известный на весь Крым. Уж и шельма же был, доложу вам, бестия! Сам — красавец, кони — львы, экипаж — лучший в городе, на дутых шинах, рессоры — мечта. Едешь — словно в люльке тебя несут! Бывало, гикнет мой Гасан, подберет вожжи, засвистит, зальется соловьем, кони как рванут, только пыль столбом да люди шарахаются. Автомобилю и то не угнаться. И платил же я ему! Тысячи, вероятно, полторы франков стоила мне эта колесница в месяц!..
Да-а, так вот с Гасаики и его колесницы и начинается мой рассказ. Было это, вероятно, в сентябре двадцатого года. Проводил я в эти дни дело со взломом сейфа у одного табачного капиталиста, — может, слышали, Агроканаки… Ему половина сухумских Табаков принадлежала. Пароходами крымские табаки в Египет на выделку посылал. Бога-атый был! Узнал я от верного человека, наводчика, что скопилось у моего Агроканальи (это я его так называл) много денег в валюте и что собирается он их в Стамбул переводить. А такого хамства я, по тем временам, допустить не мог, ну и с помощью отмычек да гусиной лапы вскрыл как-то ночью сейф. Сорок минут трудился, никогда так аккуратно и расчетливо не работал, а в этом сейфе паршивом нашел всего-навсего четыреста долларов да сотни полторы итальянских лир. Курам на смех! Перевел, оказывается, мой табачник свои деньги, успел-таки. Первый раз подобная неудача приключилась со мной… Далее расстроился я от такого афронта… Забрал эту мелочишку, плюнул в растерзанный сейф и ушел домой отсыпаться.
Утром принял ванну, позавтракал, вызвал Гасана, решил проехать за город, рассеяться.
Понес, помчал меня Гасанка на своей колеснице, только слышно «бер-ре-игись!» да свистки полицейских. Вынеслись мы на Главную улицу, разворот хотели сделать, вдруг навстречу маленький открытый автомобиль с дамою.
Придержал мой Гасан коней, чтобы пропустить мимо машину. Взглянул я рассеянно и… обмер, а рука сама собой приподняла цилиндр.
Никогда ничего подобного со мною не было! И все это потому, что против меня в машине сидела молодая дама со строгими серыми глазами и удивительно красивым лицом. Ее сосед, пожилой полковник, покосился на меня и не спеша ответил на мой поклон. Экипажи разъехались. Гасан приподнялся на козлах, подобрал вожжи. Кони, ожидавшие его гика, рванули вперед.
***
— Кто такая? — спросил я, указывая тростью вслед автомобилю.
— Не знаю, книаз! — ответил Гасан, выжидательно глядя на меня.
— Поворачивай назад!
Татарин не удивился. Целый час мы бесцельно колесили по всему Севастополю. Целый час я не терял надежду, что встречу незнакомку.
Первый раз в жизни я почувствовал пустоту. Кони шли шагом. Я молчал, погруженный в свои думы, чувствуя на себе испытующий взгляд Гасана. У самого дома он вдруг тихо сказал:
— Книаз, не скучай! Я тебе завтра скажу, кто этот баба.
***
Но «кто этот баба» я узнал сам и не дальше как в ту же ночь. Под вечер я отправился в Дворянский клуб, — был такой на Миллионной улице.
Седой, внушительный швейцар с булавой, толстые дубовые двери, мягкий, пушистый ковер, медвежьи чучела на площадке — словом, такой клуб, каких было много в свое время на Руси. И старшина, как полагается, с лентой через брюшко и благообразной улыбкой на розовом лице.
Расписался я в книге «барон Думитреску», сунул небрежно швейцару цилиндр, трость, перчатки и пошел в залу. Иду, а на душе сумрачно. Нет во мне уже прежней легкости. Ску-учно! И понимаю, что всему причиной сегодняшняя встреча…
Официант-турок убрал пустые тарелки и принес второе — на огромном блюде дымящийся плов, политый яичным желтком, и отдельно в причудливых сосудах мелко нарубленные кусочки дичи, баранины, плавающие в кисло-сладком, пряном соусе.
— Рекомендую, это — оттоманский[1] плов, знаменитое турецкое блюдо, без которого не обходится ни одно торжество. Официант наполнил бокалы итальянским кианти и удалился.
ebooksa