– Об этом пока рано говорить.
– Фильм будет игровым?
– Не знаю. Пока не знаю. Скорее всего, сплав актерской игры с хроникой…
Шварцман поднялся, прошелся по кабинету, то и дело вытирая шею платком – он сильно потел, когда волновался.
– Если это связано с документалистикой, я попробую поговорить кое с кем на Кудаме:[247] они прокатывают оскопленную шведскую порнографию, ваша задумка может их заинтересовать.
– Спасибо, – сказал Люс. – Только это еще не точно – документалистика…
– Новый фильм будет автобиографичным, связанным с вашим делом?
– Как сказать…
– Сказать мне надо правду.
– Если я скажу «да»?
– Тогда я спрошу, кто будет играть роль вашей подруги. На это клюнут…
– Этого не будет. Не в этом смысл моего замысла.
– Тогда ваше предприятие никого не заинтересует. Если бы вы пошли на то, чтобы рассказать зрителям про свой интимный мир, мне удалось бы что-нибудь придумать. Толпа любит подглядывать в замочную скважину.
– Как вы думаете, во что может вылиться неустойка? Приблизительно, весьма приблизительно?
– Тысяч двести. Не меньше.
– Но я же доделаю этот наш фильм! – сказал Люс. – Ну, скажем, через два месяца мы его сдадим… Это никак не повлияет на сумму неустойки?
– Об этом сейчас преждевременно говорить, Люс. Вероятно, в дальнейшем что-то мы сможем получить назад. Но об этом сейчас рано говорить.
– Я очень сожалею, милый, – сказал Люс, поднимаясь, – но мне придется вас огорчить… Если вы не сможете договориться о пролонгации картины, этой картины или же что-нибудь придумать с новой, я вынужден буду уплатить вам неустойку…
– У вас нет денег, Люс.
– Я, быть может, останусь голым, но я задумал эксперимент. К этому эксперименту рано или поздно приходит каждый художник, Шварцман…