– Наоборот. Отдохнул. Просто… Ладно. Ура! Пьем! Спасибо, Аллан.
– Слушайте, я предлагаю компромисс. Пишите мне письмо. Официальное. Пришлите сценарий. О кошке и мышке. Девочке и бабушке. О космосе или подземелье. Я финансирую вас. Только возьмите на себя ложь. Потом я возбужу против вас дело и откажусь прокатывать ваш фильм во Франции. Прокатают другие, я договорюсь с Фернаном из Бельгии, он хорошо прокатывает немцев во Франции.
– Я думал об этом, – ответил Люс и снова выпил. – Нельзя. Мне нельзя подставляться. Понимаете? Потом будут восторгаться тем, как я обманул продюсера и какая баба лизала мне пятку… И вспомнят, что я начал фильм правды с маленькой лжи! – Он расстегнул мягкий воротничок, спустил галстук и потер заросшие щеки. – Это угробит все дело. Мне надо, чтобы люди смотрели чистый фильм. Понимаете? – Люс хрустнул пальцами и сделал еще один глоток. – Тут все очень сложно, Аллан. Надо идти в это дело с чистыми руками… Обязательно с чистыми руками…
– Мне очень хочется помочь вам, Люс.
– Я вижу. Спасибо. Я привез вам подарок, Аллан. Пусть принесут еще орешков – очень вкусно. Я думал, что я буду всегда это хранить как талисман. – Люс достал из кармана старую алюминиевую ложку. – Я украл ее в тюрьме. Держите. Хлебайте ею ваше дерьмо, бедный, славный Аллан.
– Спасибо. Я повешу эту тюремную ложку над моим рабочим бюро. Пошли. В ресторане нам уже заморозили водку в куске льда и поджарили черный хлеб. А с икрой ничего не делали, чтобы сохранить калории, которые так необходимы для вашего творчества и моего жульничества…
Самолет в Западный Берлин уходил утром. Люс побродил по Латинскому кварталу, зашел в подвальчик «Бомбардиры», где студенты горланили песни и пили кофе, а потом поехал в Орли. Он снял номер в отеле при аэропорте. Спать не хотелось. Он лег на жесткую кровать, не включая света, и долго лежал, прислушиваясь к тому, как ревели турбины самолетов: грозно – те, которые улетали, и жалостливо – только что приземлившиеся, уставшие в полете. Он долго лежал расслабившись и ни о чем не думал… Потом достал из кармана телефонную книжку, включил свет и открыл страничку с буквой «а». Люс просмотрел все имена и фамилии, отметил машинально, что всего записано двадцать два номера («Плохо, что не двадцать один»), удивленно пожал плечами и открыл страничку на букву «м». Телефон и адрес Хосе Мария Альберто Трокада был записан именно здесь – его имя навсегда сомкнулось для Люса с Мадридом.
Испанский банкир, он имел несколько пакетов акций в обувной промышленности и большую фабрику детских колясок.
«Мои коллеги, – говорил он Люсу, когда они познакомились в Сан-Себастьяне во время кинофестиваля, – вкладывают сейчас деньги в электронику и приборостроение. Это глупо! Испания уже не сможет догнать ни Италию, ни Россию, ни Францию по уровню промышленной мощи. Испанцы – страшные модники. Клянусь честью, я имею право говорить так, потому что я рожден испанским грандом. У нас самый последний нищий отказывает себе в еде, чтобы купить красивые туфли. И если у испанца есть возможность жениться – будьте уверены, он народит кучу нищенят: аборты запрещены. У нас, – Альберто вздохнул, – цензура на рождаемость, кино и литературу. Так что тот, кто вкладывает деньги в приборостроение, тот ставит на битую лошадь. Коляски – дальновиднее. И кинематограф. Я бы с радостью вложил деньги в кинематограф. Причем ставил бы я не на нашего режиссера. У нас есть два великих художника, но оба они красные. Я бы с удовольствием поставил на иностранца. На вас. Испанским режиссерам чудовищно трудно работать: голую женщину в кадре вырежет церковная цензура, а слово о бардаке в стране вырежет цензура государственная, будь они неладны!»
«Цензура – ваше порождение, – сказал тогда Люс. – Она вас защищает, вами оплачивается, вам служит».
«Милый друг, – поморщился Хосе Мария, – другие времена, другие нравы. В новом веке надо уметь по-новому работать. Цензура у нас сейчас служит самой себе. Это парадоксально, но это истина…»
Люс попросил телефонную станцию отеля соединить его с Мадридом.
– Мсье, Мадрид работает на автоматике, – ответила телефонистка. – Наберите цифру «одиннадцать», дождитесь музыкального сигнала, наберите цифру «пять» и затем ваш мадридский номер.
Люс поблагодарил ее и набрал номер телефона Хосе Мария.
– Алло, – сказал Люс, – это Мадрид? Я прошу сеньора Трокаду.
– Что?
– Вы говорите по-немецки?
– Что? – повторила служанка по-испански.
– А по-французски? Парле ву франсе?
– Немного.
ebooksa