Ловушка для диггера

22
18
20
22
24
26
28
30

– Царь на конюшне, он…

Платон его не слушал. Он отбросил в сторону худое тело и пошел прочь, досадуя на потерянное время.

Огонь костров освещал путь Платона к конюшне. Он услышал, как коротко всхрапнула лошадь и в тот же миг ворота распахнулись.

Выехала колесница. Вороного жеребца вел под уздцы возничий. А следом семенил тот, кого так жаждал увидеть Платон. Седые волосы развевались. Еще не старый, жилистый Евкратид торопился.

– Далёко собрался, отец? – широко расставив ноги Платон возник у него на пути.

– Платон, – царь вымученно улыбнулся.

Чтобы добраться до колесницы, Евкратид должен был устранить препятствие. Видел Платон, как ему хотелось этого – больше всего на свете. Но отца пугал нож в его руке. Уж кому как ни ему знать, как хорошо умел с ним обращаться сын.

– Тебе некуда ехать, отец. Тебя нигде не ждут. От царства тысячи городов осталось жалкое подобие. Парфяне на западе, Согдиана больше нам не принадлежит… Куда ты собрался отец? Честная смерть лучше позорной жизни…

– Ты же… Платон, ты не тронешь отца, – в глазах Евкратида плескался страх. Он не верил сам себе.

– Я долго ждал. Видят боги, я…

Чем короче время, тем оно счастливее. Платон забыл об этой истине и был наказан.

Из темноты открытых ворот конюшни, со свистом рассекая воздух, в грудь Платону полетело копье.

Хвала богам, Платон привык смотреть опасности в лицо. Крики людей, бросившихся к нему на выручку, свист копья, возглас отца, метнувшегося к колеснице, все слилось воедино. Прокатившись кубарем по песчаной дороге, Платон так и не выпустил кинжала из рук. Он вскочил на одно колено и метнул оружие. Туда, в темноту, где в свете факелов блеснули на темном лице белки глаз. Короткий крик тут же захлебнулся. Прижимая к горлу окровавленные руки, на негнущихся ногах шагнул навстречу смерти мальчишка-возничий.

Сквозь мрак, расцвеченный звездами, набирая скорость, неслась колесница. Крик царя, понукающего жеребца, не могли заглушить ни хрипы умирающего возницы, ни возгласы людей. Ветер развивал седые волосы. Но судьба, кровожадным зверем затаившаяся в засаде, уже метнулась ему наперерез.

Копье, брошенное недрогнувшей рукой Платона угодило в спицы колеса. С треском лопнула ось. Раздался скрежет. На полном ходу споткнулся жеребец, рухнул на землю, поднимая тучи пыли. Отчаянно заржал, когда сверху его накрыла колесница. Выброшенный из опрокинувшейся коляски покатился по земле царь.

– Мою колесницу, – хотел приказать Платон, но опережая события ему уже подводили гнедого жеребца, запряженного в колесницу.

Жеребец дрожал от нетерпения. Он едва дождался пока Платон шагнет на подножку коляски, и в тот же миг, повинуясь команде хозяина, сорвался с места. Гнедой красавец – сам огонь и ночь, и ветер – слитые воедино.

Понукая коня, мчался Платон к месту крушения. В его душе поселился зверь. Алчный, требующий крови. Он пустил коня навстречу ветру. Рассекая воздушные потоки, летел вперед. Он позволял ветру студить разгоряченное лицо, слизывать капли пота с его груди. Но сердце нельзя остудить. Оно пылало, подобно факелу. В костер, мгновенно занимаясь огнем летело все, что связно было с отцом.

Платон видел, как вытянув перед собой руки, словно защищаясь от несущейся во весь опор смерти, ползет отец. Он что-то кричит непривычно тонким голосом. Прямо на него, лежащего в пыли, пустил колесницу Платон. Хрустнули под копытами коня старческие кости, брызнула кровь. Дрогнули колеса повозки, перекатываясь через тело.

Колесница помчалась дальше. За ней, по песчаной дороге черными змеями потянулись кровавые следы…