— Ешьте, ешьте, еще есть.
Позже, когда Кожгали с Ахтаном захрапели уже теперь на сытые желудки, Омартай стал рассказывать Избасару, как он около года назад перебрался в эту бухточку. Сообщил, что здесь рыбацкая артель, в которой он за сторожа, а сыновья работают ловцами, что поселок отсюда не так уж далеко. Туда к семьям ушли ловцы. Пока не стихнет шторм, они сюда не вернутся.
— Чего им здесь делать? На промысел не выйдешь, — развел руками старик, и его глаза как бы вновь обшарили Избасара. — А в Ракушах что у вас нового?
«Проверяет», — подумал Избасар. Он досадовал, что бухнул второпях про Ракуши. Шторм-то идет туда. Однако внутреннее убеждение подсказывало ему: надо рассказать Омартаю все, открыться. Иного выхода нет. Без его помощи до Ракуш не добраться: ни лодки теперь, ни припасов. Идти берегом — это наверняка попасть в лапы беляков.
И Джанименов жаркими глазами в свою очередь прощупывал каждую морщинку на лице Омартая, разглядывал его латаную-перелатанную одежонку, узловатые, расплющенные работой руки.
— Несладко живешь, сынок, — продолжал Омартай, — если перед штормом далеко в море пошел. Нужда, видать, заставила?
— Нужда, ата, иначе бы…
Старик положил на плечи Избасара руки:
— Говори, Избаке, кто русского стрельнул, зачем и откуда идешь? Почему маленький мылтык в твоем кармане лежит? — указал он на наган. — Может, ты красный большебек? — два зрачка впились в Избасара.
Это были глаза друга, а не врага, чуть водянистые стариковские глаза. Они не бегали по сторонам, не юлили, а смотрели открыто, с явным участием.
Избасар поддался им, поверил.
— Ты прав, ата. Не из Ракуши мы, красные большевики, аскеры мы. В Ракуши идем.
— Ой-бой, — обрадовался Омартай, но тут же спросил, прищурясь и перейдя на шепот:
— Если аскеры, показывай бумагу. Где твоя бумага?
Избасар снял ботинок и вытащил из-под стельки завернутый в промасленную непромокаемую бумагу, а сверху ее еще обмотанный клеенкой документ.
Омартай повертел его и вернул равнодушно.
— Откуда знаю? Совсем читать не могу.
Тогда Избасар достал спрятанную все в той же непромокаемой бумаге четвертинку газеты.
— Вот гляди, ата!
Омартай вскочил, заулыбался.