— Всего хорошего, товарищ начальник. Уходите?
— Ухожу. Но прежде вызови ко мне Шиназу.
Косов побежал выполнять распоряжение.
А немного погодя в приемной уже стоял с заспанным лицом начальник тюрьмы Шиназа Нургожаев и тревожно спрашивал:
— Сам звал? Не знаешь зачем?
— Они скажет. Заходи.
— А он у вас когда спит?
— Заходи, заходи. Ждет же.
Шиназа бочком протолкнулся в кабинет.
— Садись, Шиназа, — указал ему на стул Крейз.
— Спасибо, начальник. Ноги грязные, стоять буду.
— Садись. У тебя в какой камере Ходжамьяров сидит?
— Уй, крепкая камера, не убежит, не бойся. Пятая камера, знаешь?
— Знаю. Вот что, Шиназа. Это опасный человек. Дружки могут попытаться освободить его. А в крайнем случае и отравить, чтобы других не выдал. Понял?
— Понял, начальник. Шиназа не первый день тюрьмой командует.
— Хорошо. Поэтому никаких передач ни Ходжамьярову, ни от него. Только когда я разрешу.
— Понял, начальник. Не будет передач.
Поговорив еще немного с Шиназой, Крейз отпустил его. Сам он ушел из ЧК, когда в окно заглянул рассвет. Был в это утро рассвет веселым и слепящим. Такими утрами обычно и обливаются обильными росами, словно слезами, степные травы, сверкая при восходах солнца удивительно сочной яркостью.
Горе старой Магрипы
Еще с того вечера, когда увидела впервые возле дувала сына рядом с приемной дочерью Токсамбая, старая Магрипа не могла побороть возникшую в душе тревогу. Материнское сердце подсказывало: быть беде, быть беде. А сердце умеет иногда смотреть далеко вперед.
ebooksa