— Что ты сказал Чалышеву после того, как первый раз допросил Кабира?
Махмут через силу поднял глаза на Крейза и, помешкав, ответил:
— Сказал, если допрошу Кабира еще раз, все о винтовках узнаю. И Алдажар тогда уступил.
— Советовал оставить возле арестованных одного дежурного милиционера?
— Так ведь…
Махмут вдруг понял, как все складывается против него. Что и он, будь на месте председателя чека или Алдажара, мог… И уже не в состоянии справиться с волнением, он шагнул ближе к столу, прижал к груди руки и заговорил торопливо, взахлеб:
— Все равно, не думайте. Я же не враг. Не предатель, Кого угодно спросите. Может, сам попал в западню, не так сделал как надо. Только я не враг советской власти, — голос у него задрожал и осекся.
— Да ты закури, Маке, закури, — протянул Думский кисет, — бумажка-то имеется?
— Есть, есть, — благодарно улыбнулся Савве Махмут и стал торопливо сворачивать цигарку.
Неожиданно, будто кто вытолкнул его, поднялся Чалышев.
— Ты на даче у Да У-тая уходил с террасы?
— Уходил.
— Зачем?
— Товарищ Думский посылал.
— А с кем ты тогда разговаривал в кустах?
Махмут вздрогнул, уже свернутая цигарка порвалась, махорка из нее высыпалась. Нелепость нового обвинения ошеломила, сбила с толку.
— В кустах? — побледнел Махмут.
— Да, в кустах. Чего затрясся?
— Ни с кем не говорил. Прибежал на террасу, ему, — показал Махмут на Думского, — сказал, что солдата с офицером видел в кустах.
— Врешь, брось притворяться! Нам все известно, — меняясь в лице, выкрикнул Чалышев и повернулся к Крейзу. — Вину с себя не снимаю за то, что уговорил меня Ходжамьяров. До сих пор не могу понять, как это ему удалось и как я поддался на его провокацию, — недоумевающе развел он руки.