Озеро Варыш

Дмитрий Чудсков Озеро Варыш

Без энтузиазма воспринимает наше земное бытие изобретатель и учёный Вадим. Оттого и занят поисками пути в иное, мечтая заглянуть за грань… Однако его рукопись похищена…

На страницах произведения события далёкой старины переплетаются с современностью. Жажда познания, любовь, война и смерть, магия и чародейство, оживающее железо, необычный любовный треугольник и секрет вечной молодости в стихотворном романе Дмитрия Чудскова «Озеро Варыш».

30.04.2020 ru Дмитрий Чудсков Ridero 30.04.2020 f4ae02c1-cfbe-48fe-a18d-6c65a4013e64 1.0 Ридеро 2020

Озеро Варыш

Дмитрий Чудсков

© Дмитрий Чудсков, 2020

ISBN 978-5-4498-7053-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I. Путешествие по воде

Глава 1. Отдать швартовы

Луна была уж в апогее, Когда, час от часу зверея, По исковерканным волнам Ноябрь гнал льдины тут и там. С тяжёлых туч вода срывалась, А мне ж дорога оставалась Вдоль череды оград и львов, И в небо рвущихся мостов. Заметят англичане так: «Был дождь для кошек и собак»1, Мы скажем: «В этакую ночь Нельзя собаку выгнать прочь». Но сами же, нужду изведав, Срываемся, не пообедав Иль скинув лёгкий полог сна, Себя считая хуже пса. Чу, что-то под ноги попалось. Ах, это кошка оказалась. — Уйди! Ступай сейчас же прочь, И без тебя дурная ночь! — Суровость тона верх взяла. Но что за странные дела — Крутя тугим своим хвостом, Она вперёд пошла. Потом Остановилась там, где нужно мне. Не снится ль это всё во сне? Глаза горят, суля мне море бед… Простите, коль несу я сущий бред. — Ты хочешь, чтобы в будку автомата Тебя пустил я? Да ты мокровата, — Звоню. И кошка, уши навострив, Как будто слушает, дыханье затаив. — Алло, профессор… Поздно… Извините… Но ждать нет мочи… Вы меня простите… Не прочитали?.. Как моя жена?.. И Вы отдали?! Неженатый я! — Ох, эти мне профессора-интеллигенты! Разложите вы атомы на элементы, Жаль, что в обыденных делах Вы много обратите во прах. Отдать тетрадь!.. Кому же?.. Непонятно! Сказала: «Мужу». Вероятно. Поверить можно в то, что муж Её сорвёт немалый куш. Но муж её никак не я! Попалась мне б эта змея. К парадной двери подхожу, Ну вот! Ключа не нахожу. Захлопнув дверь, не взял ключа! С досады нервно хохоча, Спускаюсь, что-то бормочу… Что убиваться по ключу. Не знаю сам, куда иду. Ночь пролетела как в бреду, И вот уж утро занималось, А с ним ненастье унималось. Но всё же ледяной поток Ещё бурлил у самых ног. В такой поток бы и нырнуть! Пусть полнится водою грудь, Но знаю: кончится мученье, Наступит новое рожденье. Я в параллельные миры Давным-давно стремлюсь, Да, видно, трушу. До поры, Пожалуй, воздержусь. Не в том же дело, чтоб попасть В какое-то другое измерение! Я этой жизнью наигрался всласть, И та мне опостылеет, без сомненья. Наука лишь да слабый пол Достойны в жизни восхищения, Но ведь и в них я не нашёл Своей душе успокоения. О вы! Соседние миры, В которые стремлюсь! Увы, я не дождусь поры, Когда к вам доберусь. Вселенная — отнюдь не пустота, Она кишмя кишит — В пространстве нет пустого лоскута, Мир очень плотно сшит. Иные формы бытия Невидимы для глаз, Прозрачней, чем воды струя. Они не видят нас. Как посетить вас? Эй, вы кто? Который час у вас? За гранью наших ощущений что? Вы знаете про нас? Я все расчёты произвёл, Перепроверил их стократ, И начертал, и изобрёл Чудесный аппарат, Который сможет удальца, Первопроходца, пионера, До атомов, молекул, до конца Разъединив, за дальние пределы Послать. На месте иль в дороге Он обретёт другую суть. Кем он окажется в итоге?.. Да, знать, уж выйдет что-нибудь. Я б сам субстанцией иной Неведомою стал, И так одну бы за одной Вселенные глотал. Ну, в общем, тот, кого душа Постылым телом тяготится, Тот (раз уж жизнь нехороша) Сумел бы перевоплотиться. — Во что? — вы спросите. — Как начинать? Раз мы о них не знаем. Чей образ нам придётся принимать, Коль он неосязаем? Знать хочется, какое в мозг машины Нам следует задание ввести. Я б задавал растения, гор вершины, Зверей. Они откроют нам пути. Животные к потусторонним ближе, На мир мы их глазами поглядим, Увидим, кто нас выше, а кто ниже, Коль повезёт, конечно, полетим… Хочу я много и скорей, Я жажду всё объять, Но я лишился чертежей, — Кто взял мою тетрадь? Что ж, восстанавливать расчёты? Немыслимо… Да как же так… Потратить годы на работу?! О, кто ты, кто ты, тайный враг?! Я, впрочем, вымок под дождём, И спать пора. Вот только изнутри ключом Закрыта конура. Я зол в то время был и дик, И дверь с петель слетела вмиг. Не раздеваясь, на кровать Я завалился, мокрый, спать. Во сне же мне свинья приснилась. Она не очень удивилась, Когда под дубом вековым, Копаясь пятачком своим, Нашла тетрадку с чертежами. Вооружённая очками, Минуты две в неё глядела, Открыла пасть и тут же съела. А из тетради выпал я, Размером меньше воробья. За мною долго хряк бежал И чуть уже не растоптал, Как от кошмара я проснулся И вновь к реальности вернулся. Порой от жизни чувствую я радость, Когда минует сон про этакую гадость. Однако на окне письмо. Но кем принесено оно? В закрытую квартиру кто мог влезть? Что б ни было, а надобно прочесть. Что это, сон иль наваждение? Нет, почерк Сони, без сомненья. Я в светлом разуме пока, Ни дать ни взять, её рука. Рука моей начальницы младой, То доброй, то ужасно злой, Которая так занята собой, Что делом правит левою рукой. Но делает всё с лёгкостью такой, Что может позавидовать любой. Которая задумчива порой И смотрит за окно с такой тоской… Как будто хочет в мир иной. Я назначал ей встречу под часами, Мне предложили быть друзьями. За дружбу я благодарил И девушку до дома проводил. Мы под часами больше не встречались, Но на работе целый день общались. Я спину гнул за письменным столом, Она невдалеке мечтала за стеклом. Да, это всё воспоминанья. А что написано в послании? Вы боле чем удручены. Все помыслы омрачены. Ещё бы! Ведь невзгод цепочка Вас довела почти до точки. У Вас несчастье, знаю, но Мы это тёмное пятно, Поверьте уж, легко исправим. И солнце вновь сиять заставим. Лишь будьте у Михайловского замка Сегодня в семь. От берега Фонтанки Мы отправляемся в круиз. Судьба Вам ниспослала приз, Но подождёт от силы полчаса. Дай бог, чтоб прояснели небеса И усмирились злющие ветра. Вам отпуск я оформила с утра. Решайтесь же. Теперь пора настала. Я твёрдо знаю, что Вам не хватало, И кошку, что Вам путь перебежала. Иначе я бы Вас не приглашала. На сём письмо кончаю, надо мне уснуть, Пред тем как вечером пуститься в дальний путь. Осталось написать последнюю лишь строчку, Но почерк Вам знаком, и я поставлю точку. — Пожалуй, можно и в круиз, — Я бормотал, спускаясь вниз. — Но вы меня бы удивили, Когда бы раньше пригласили. Что с вами, что без вас, Мне всё теперь едино. Такой печальный вышел сказ, Такая грустная картина. И солнце, о котором вы писали, Светиться вы заставите едва ли. Не может женщина земная Мне заменить космического рая. Хотя я знаю, вы не тот цветок, Что видишь на обочинах дорог. Цвети со мной иль на другом окне. О, если б знала ты, как тяжко мне! Какой, однако же, скандал! Переходя Фонтанку, Одну я Соню увидал, Скучающей, у замка. Ну как же мог я опоздать! Решил три метра пробежать. Хотел сказать, что с рельс трамвай сошёл, Но произнёс: «Ах, Соня, я осёл». — Меня это не очень утешает. — И мне, признаться, так мешает! — Зато понравился Ваш бег, Не запыхались, милый человек? — Я на бегу чуть не сорвал дыханье, Но слишком поздно получил посланье. — Вы врать умеете красиво, Да полно вам, я незлобива. И под руку меня берёт Да молча к берегу ведёт. Покорно рядом я иду, Она молчит, и я молчу. И что за чудо, что со мной? Вдруг наступил в душе покой. Гляжу в бездонные я очи, В них гибнут треволненья ночи. Гроза вдали ещё ревёт, Но в небе радуга встаёт. Возможно ли такое превращенье? Похищено великое творенье, Оно сулило людям упоенье, И это всё не в счёт? Но мы шагаем дальше вдоль ограды, И улыбаемся, и жизни этой рады — И только это в счёт. Цени мгновение, мой друг, И с женщиной красивой Умей душою отдохнуть От жизни прихотливой. Потом займёшься ты делами, Потом впряжёшься ты в хомут, И будет долгими ночами Тебе постыл любимый труд. Потом, потом, Сейчас я болен, И только тем теперь доволен, Что Соней под руку ведом. К Фонтанке. Три ступени вниз, И, как обещано, — в круиз. Добротно скроенный швертбот2, Большой, как старый кашалот, Бока о воду мерно трёт И нас на палубу зовёт. Борта покрыты слоем тины, Ракушками, кусочки глины На леерах висят, Да снасти старые скрипят. — Ах, Соня, где ж тебя носило, Каких штормов могучих сила Испытывала твой баркас? — Спрошу попозже, а сейчас Концы швартовы отданы, Под килем хватит глубины, Мотор послушно заурчал, И тает за кормой причал.

Глава 2. Цитируя Пушкина

Фонтанка минула, И вот Нева На нас нахлынула, Свирепей льва. Обдав форштевень и борта Холодной чёрною водой, Не причинила нам вреда. У нас тепло, у нас покой. Здесь хорошо из-за окна Смотреть, как лютая волна Гранитный берег злобно бьёт И от бессилия ревёт. И как прохожий одинокий, Надвинув капюшон глубокий, Гонимый ветром и дождём, Спешит скорей в родимый дом. Хотя зачем о нём писать? Бумагу только зря марать! Его проехали давно. А есть ли на борту вино? Вдруг Соня мне из-за штурвала: — Вина бы выпить не мешало. Спустись в каюту, всё найдёшь, Сам выберешь и принесёшь. — Спешу, меня уже здесь нет, — Трап вниз, каюта, где тут свет? Зажёг я свет, но на пороге Остановились мои ноги. Роскошные кашпо на стенах, Где золотом на гобеленах Орнамент вышит и сюжет. Здесь убран шкурами паркет, Такого я не видел корабля, Где над столом большим дубовым Свисало б на шнуре парчовом Пуд или полпуда хрусталя. Усыпан изумрудами трельяж, На коем гребни и булавки Разбросаны, как в ювелирной лавке, — Обычный женский ералаш. Но ладно, что же здесь стоять, Как будто в залах Эрмитажа Иль на винтажной распродаже. Пора уже вина подать. Пожалуй, я возьму мартини, Икры, наверно, два банана, Лёд в двух серебряных стаканах, Искрящихся, как будто иней. — По одному бокалу до тех пор, Покуда не пройдём Невы затвор И якорей мы в Ладоге не бросим. Тогда команду к ужину попросим… Я перебил: — Послушай, капитан, Ведь у тебя же чёткий план. Мы встанем на ночь, а потом? С утра мы в Ладогу пойдём? И, коль пойдём, скажи куда, И пристань обретём когда? — Ах, вы уже на пристань захотели! Как быстро мы вам надоели. А помнишь ли, пять лет назад Как нашей встрече был ты рад?! Твоих я не забыла слов, Что ты на край земли готов Со мной, всё побросав, пуститься, Чтобы любовью насладиться. — Я тоже помню: Летний сад, Античных статуй бледный ряд, И между ними мы вдвоём, Рука в руке, идём-бредём. И я клянусь тебе в любви, Но холодна ты — c’est la vie3. По крайней мере, на словах, Хоть был огонь в твоих глазах! Всё это было непонятно, А ты не объяснила внятно, Чего же от меня ты хочешь И что мне голову морочишь. И в тишине, что вдруг настала, Был слышен только скрип штурвала. — Штурвал бы смазать не мешало… — Остынь! Тебя я не желала! И только развлеченья для На борт пустила корабля. — Ты это говоришь со зла, Но уж прости меня, козла. Конечно, прав таких я не имею, Чтоб в душу лезть к тебе. Не смею Прямым, настойчивым вопросом Девичье сердце оскорбить. Уж лучше сам останусь с носом, Чем вам позволю пережить Противных ряд воспоминаний. Мы будем попросту дружить, Но пламень давешних желаний Я не позволю растопить. На сём мы оба замолчали. За ссорою пришла тоска, А волны мимо мчали, мчали… И берега… и берега Темнели быстро, и вода Ещё темнее становилась. И я грустил: вот это да! Как быстро всё переменилось. И ночи давешний кошмар Вернулся о себе напомнить. Как пережить судьбы удар?! Чем пустоту в душе заполнить? Вот так, охваченный тоской, На палубу я вышел. Выл ветер ледяной и злой, Да я его не слышал, А слышал тяжкий сердца бой. Как плод огромный, наливной, Налившись чёрною бедой, Оно на дно летело к пропасти. Так якорь наш упал на дно, И стало тихо и темно. Спустя мгновение одно Винта остановились лопасти. Всё засыпало. Невская вода, За сутки вволю набесившись, Замедлилась, угомонившись, И куталась в лохмотья льда. Я очень скоро был прощён, И сам не мог держать обиду, Хоть не показывал я виду, Но понимал, что увлечён Моей попутчицей внезапной, Загадочной и непонятной, И красоты — невероятной! Характер только злой. Так думал я в тот чудный вечер, Когда тепло горели свечи, И, не скрывая радость встречи, Мы пили красное вино. Что до закусок — Соня постаралась. И мне совсем не представлялось, С чего начать бы веселиться: Грибы, икра, невиданная птица На блюде позолоченном дымится. Салат, конфеты, мармелад, Рак покраснел, как на парад, И на конце стола — с анчоусами пицца. Кровь разгоняло красное вино, Хотя и без него наш разговор Непринуждённый тёк легко И в душу лез, как будто вор. Она так много говорила, Я большей частью всё молчал, Но вдруг сказал: — Как это мило, Что вновь тебя я повстречал! Как хорошо с тобою вместе В твоей чудесной лодке плыть. Клянусь тебе, готов лет двести Я словно день с тобой прожить! — Не обещаю вам лет двести, Не могут люди столько жить, Но провалиться мне на месте, Коль в лодке нам одной не плыть. — Плыть и не жить… дружить… К чему так путано и сложно? Нельзя ль попроще объяснить, Понятно говорить возможно? — На этом свете всё возможно, Ещё реальнее на том. Хотя где истинно, где ложно… Оставим это на потом. — Опять какие-то загадки И вновь ужасное «потом»! Чтоб было всё у нас в порядке На этом свете, не на том, Хочу сегодня же, сейчас Над буквой i поставить точку, И не желаю в этот раз От вас очередной отсрочки. Жизнь без тебя мне — медленная смерть. Меня Земли неважно держит твердь И под ногами норовит раскрыться. Я всё ещё боюсь туда свалиться. — Не нужно прыгать в преисподнюю, — Мне Соня молвила в ответ. — По крайней мере, не сегодня. Сегодня прыгать смысла нет. Туда вообще спускаются тихонько, Ступенями заброшенных домов. Перил едва касаются, легонько, Чтоб не тревожить караульных псов, Тех, что у каждого порога В миры соседние дверей Готовы изорвать любого Из их непрошеных гостей. — Куда ты клонишь, непонятно, И что имеешь ты в виду? — Поверь, уж это не занятно. Уж скоро я с ума сойду. — Ответь, что с нами происходит И почему пять лет назад Любовь ушла, как прочь уходит За горизонт большой фрегат? Вот-вот он был, и вот растаял, Исчез в тумане даже след. Вчера весь мир казался раем, Сегодня рая больше нет. Нет, без тебя мне счастья нету. Ответь же: за твою любовь Какую мне отдать монету? И я отдам и жизнь, и кровь! — Какой высокий стиль, о боже! Слог Пушкина легко я узнаю. Бегут мурашки мелкие по коже: «Ценою жизни ночь мою…» Как, господи, приятны эти враки, В которые ты веришь сам. Как сахарная косточка собаке, Лесть женским сладостна ушам. Но подловлю тебя на слове, Забудешь песню про любовь И вряд ли сам, по доброй воле Последнюю прольёшь ты кровь. Перечить больше мне не смей, Устала я от этой темы. Шампанского в бокал налей, И, умоляю, меньше пены!

Глава 3. Ночь серебра

Светает поздно в эту пору, Но лишь немного рассвело, Пошли по водному простору, Ломая льдинки, как стекло. Над нами чайки пролетали, Под нами, хоть и не лазурь, Но небеса не предвещали Ни катаклизмов и ни бурь. Но так недолго продолжалось. В снастях уж вился ветерок, Барашки с волн долой срывались. Над нами взвился злобный рок, Когда бескрайние просторы Могучей силой налились И волны чёрные, как горы, Над мрачной бездной поднялись. Переложив штурвал направо, Сказала Соня: «Боже мой! Нам только шторма не хватало. Здесь где-то бухта, там покой. Спустись, в каютах всё задрай, Чтоб не сочилось где-то, И топлива в цистерну накачай, А с вешалки тащи жилеты». По леерам я пробирался Между надстройкой и бортом. Тут ветра дикий свист раздался, И первый плеск воды потом. Огромный вал вдруг налетел С кормы, меня ударив в спину. Я увернуться не успел, И был бы я сметён в пучину, Когда б ни Сонина рука Дверь отворила предо мною, И в рубку я влетел, слегка Косяк поправив головою. — Ты жив? — Живой! А был бы мёртвый, Сейчас лежал бы под водой, На дне песчаном распростёртый, А надо мной бы корабли Килями воду разрезали, Да рыб проворных косяки Туда-сюда вовсю сновали. — Матрос! Отставить декаданс! Мы справимся со штормом, У нас вполне реальный шанс Не стать для крабов кормом. — Про шанс сказала ты занятно, А может, в силах ты прикинуть, Насколько всё же вероятно В пучине этой вовсе сгинуть? — Боишься? А вчера был смелым. Хотел отдать и жизнь, и кровь. Вино играло, вот в чём дело. — Но не за так же! За любовь! Стихии все переплелись, В клубке змеином понеслись, Всё встречное деля на части, Терзая такелаж и снасти. Стеною плотной рухнул град Размером с крупный виноград, Гудела палуба стальная, От боли яростно стеная. И было видно, как она сгибалась На острие волны, которая вздымалась Почти до всполохов зарниц. В них силуэты наших лиц Чудно́ кривлялись. Злая тьма И бесноватая зима, Ощерив лютые клыки, День юный рвали на куски. Ополоумевши от злости, Рвались в непрошеные гости — Воды холодной сотни тонн, Из судна выжимая стон. В безумстве Ладога ревела, Как будто вырваться хотела. И наш корабль в тартарары Летел с невиданной горы. — Твой пароходик просто класс, А с виду так себе баркас, — Я перекрикивал с трудом Весь этот бесконечный гром. — Он не баркас и ни швертбот, Ни лодка и ни пакетбот, Изволь уж яхту яхтой называть. Суда, машины нужно уважать. — Ну, извини… так кто ж твоя подруга? — По борту золотым тисненьем — «Вьюга». И у неё ледовый класс. И чтоб ни слова про баркас! Она ещё меня не подводила, Какие б воды я ни бороздила. Надеюсь, и на этот раз Спасёт титановый каркас. Вот только к берегу она не подойдёт, Такой волной её о скалы разобьёт. В открытом море лишь спасенье, И мы меняем направление. Когда волна нас подняла И яхта на мгновенье замерла, С таким мы креном развернулись, Что, честно говоря, переглянулись. Теперь навстречу мы неслись волнам, С размаху их перерубали пополам, То носом зарываясь в воду, То снова вылетали на свободу. И потянулись долгие часы, Без горизонта чёткой полосы, Без брега очертаний за кормою, Без неба ясного над головою. Волна, волна, а в промежутке Несёмся в пропасть (где тут шутки). И вновь наверх, и вниз потом, Идёт всё стройным чередом. И минул день, чернее ночи, И ночь нас отпускать не хочет. Всё тот же мрак, и страх, и вой, И смерти призрак за спиной. А хочется дневного света. Тут «Вьюга», будто бы ракета, Почти отвесно вверх пошла, Туда, где полная луна На чёрном небе появилась. И море серебром покрылось, И осветились водные хребты, Достигшие небесной высоты, Распахивались пропасти под нами, А палуба металась под ногами. Так, на один хребет взлетев, Луну чуть было не задев, Внизу увидели мы небольшое судно, Которому пришлось, пожалуй, трудно. Затем меж нами вырос вал, Корабль из виду пропал, Но вот, в обличии другом Он вынырнул: лишь скарб и лом. Скамейки, доски, брёвна, два багра, Обломков целая гора Стремглав летела нам навстречу И угрожала покалечить. И был удар, потом ещё — бревно. И кресло въехало в окно. И нас отбросило назад, Швырнув в пучину наугад. Сквозь грохот Соня закричала: — О, чёрт! Заклинило штурвал! С кормы раздался лязг металла. Мотор заглох. Корабль стал. — Винтом на что-то нарвались. — Ещё попробуй завестись. Включаем винт и тут же глохнем. Погибнем, видно, и не охнем. — Что ж, Соня, вызовем подмогу? — Пошли в каюту — выпьем грогу, Ну кто сейчас поможет нам?! Идём, доверимся волнам. Она сказала так спокойно, Штурвал оставив не спеша, Она была так хороша, И стало жутко мне невольно: Ужель любимые глаза Последний раз я наблюдаю? Ужель я жизнь свою теряю И сделать ничего нельзя? Что ж, по крутому трапу вниз Сойдём в бездонную гробницу И превратимся в небылицу, Природы выполнив каприз. Мы взгромоздились на тахту С ногами и с бутылкой. Плечом к плечу, к стене затылком, Перед собой глядя во тьму. Вдруг вал нагрянул силы неземной, И с койки мы слетели в одночасье. — О господи, какое же ненастье! Вы живы, Соня, ангел мой? — Да я сейчас живее всех живых. Такая, видно, у меня порода — Когда бесчинствует природа, Душа рождает новый стих. — А я обыкновенный человек, И вот сейчас я погибаю. Я говорить с тобой желаю, Но что сказать, коль кончен век?! Что вспомнить перед смертью надо И что мне стоит вспоминать? Едва я начал понимать, Что только ты моя отрада, Как всё: извольте выйти вон. Срок проживания окончен. Час встречи наш с тобой испорчен, И больше не наступит он. Жизнь кончилась. Пора прощаться. Сейчас ты подойди ко мне, Мне было б очень по душе К твоей душе своей прижаться. Она приблизилась На расстоянье вздоха, И ни лукавства, ни подвоха Мне не увиделось. И лишь её глаза Серебряным, волшебным светом Каюту осветили рикошетом, И отразилась в них гроза. Ну как же мир устроен бестолково. Тем, что имеем, мы не дорожим. Мы счастье не боготворим, И жизнь проходит наша непутёво. И лишь когда бескровная старуха Приблизится на бледном скакуне, Дабы отправить нас вовне, Косу приставит аккурат под ухо, Тогда лишь мы замолим о пощаде: «Не отправляйте нас во мрак, Ведь жизнь-то прожита не так! Отсрочку дайте бога ради! Я не успел, я не заметил, Не дописал, недолюбил… Ведь раньше — боже, с кем я был?! И лишь вчера её приметил. И все ж любовь сильнее смерти, Не упустить бы впопыхах. Вот! Вот она, в моих руках Средь этих штормов, круговерти. Одну с моим нащупав частоту, Как близко её сердце застучало! И что это: конец или начало — Не знали мы, бросая наготу В горнило ненасытной страсти, Забыв природные напасти. И по волнам серебряная «Вьюга» Летела. И желанная подруга На серебристой простыне (и это точно не во сне) Была прекрасней красоты. О, совершенство! Это ты? Я спрашивал, но не искал ответа. Я слушал её сердца ритмы где-то, Там, где серебряная грудь Была живая, словно ртуть. А я был сильный, словно шторм, Что лодку нёс меж страшных волн, И вместе с нею отрывался от волны, В нирвану, к звёздам, в даль, где табуны Стремглав летят единорогов Меж райских кущ да горних рек порогов. Раз восемь нас встречал астрал, Но негодяй, девятый вал, На судно бросил дикий шквал И кинул «Вьюгу» в зубы скал.

Часть II. Уннега

Глава 1. Клаврат

Когда луч солнца после бури Падёт на запоздавшую волну, Что не успела скрыться в глубину, Та сгинет пеной в хмури. Поэты рифмы поменяют. Отставить хмурь, Даёшь лазурь! И искрой льдинки заиграют. Мы снова живы, невредимы. Сидим на скальном берегу И варим на костре еду, Друг друга любим и любимы. Кормой в воде, на треть на берегу, Лежит спасительница «Вьюга» Средь глыбокаменного круга, Загару борта выставив дугу. И Соня начала повествованье. — Давным-давно на этих берегах, Меж рек, озёр, на мшистых островах, Была чудесная страна. Её названье Когда-то берегли старинные преданья. Звалась Уннега, жители — уннеги. Ловили рыбу, строили ковчеги Должно быть, с самого начала мирозданья. Здесь долго, долгие века О скалы разбивались волны, И лесы были всякой дичи полны, А жизнь понятна и легка. Природы райский уголок, Где всякому хватало счастья, Где каждый, не боясь напастей, Земной свой срок прожить бы мог. Природа, словно любящая мать, Давала детям всё что нужно, Чтоб не работали натужно. Однако заставляла соблюдать Свои законы неизменно И не прощала жадности, гордыни, Всегда топила смельчаков на льдине. Олень, напрасно убиенный, В последней судороге пенной Охотника рогами задевал, И тот, сражённый наповал, На роге повисал, окровавленный. Уннеги кладбища не заводили. В долблёный чёлн последний прах Грузили, чтоб исчез в волнах. О мёртвом долго не грустили. Они любили наблюдать, Как жизни ручеёк певуч, Резвясь, сбегает с горных круч. А чем ему придётся стать? Рекой могучей и широкой, Вобравшей силу неба и земли, По коей смогут корабли Пуститься в путь весьма далёкий. Да разве то беда, Что ей в конце теченья Придётся испытать паденье И с океаном слиться навсегда? Брегов раздвинутся границы, И цвет, и вкус изменятся воды, И новой жизни райские сады, Как дивной азбуки страницы, Раскроются. Так верили уннеги Своим языческим богам — Озёрам, солнцу, деревам, Любя их равно за тепло и снеги. Друзья, помощники — вот, кто такие боги — Не требовали жертвенных костров Или разбитых в кровь молитвой лбов И не велели воздвигать себе чертоги. Здесь каждый знал своё предназначенье. Был мир как идеальные часы. Уннег с листа не стряхивал росы, Боясь нарушить времени теченье. Но время придержать получится едва ли. Цивилизация, прогресс Уже реальный представляли интерес И наступали на Уннегу, наступали. Оружие, по поводу и без, Теперь использовалось чаще, От лязга содрогались чащи, И то и дело загорался лес. Оружие ковал Пилон-кузнец. Вернее, так. Клаврат, его отец, Что был и жнец, и на дуде игрец, В Уннеге первый был мудрец. Он в жёны взял красавицу-смуглянку Ристину. Говорили про неё, Что мать её — бродячая волхвянка, Никто не знает старое быльё. Однажды в юности, врагов мечом кромсая, Он в битве захватил сундук, Большой, дубовый, крышка золотая, Один замок, наверно, весил пуд. Но, приложив немалый труд, Его, конечно же, сломали И крышку подняли, а тут… Дружинники загоготали: «Ну, командир, отбил трофей! Ненужных книжек стопки. Из крышки наковать цепей, А мусор для растопки». — Заткнись, Бормот! Тупой мужлан! Читать-то хоть умеешь? Труды учёных разных стран! Ты, неуч, как ты смеешь! Ну вот, к примеру, Архимед, о рычагах, Как грамотно их люди применяют. «И без науки с рычагами все в ладах, Когда такую крышку поддевают». Озлобившись, сказал Клаврат: — Дарю отряду крышку. А я, признаться, буду рад Читать Плутарха книжку. «Ура Клаврату! — грянула дружина. — Мудрейшему из воевод!» Их время рассудило: сей детина Добился сказочных высот, К наукам редкой возгоревшись страстью, И стал первейшим мудрецом, Из всех коллизий и напастей Он выбирался молодцом. Он врачевал, предсказывал погоду, Учил, как строить корабли, Учил, как сеть забрасывают в воду, Добыть руду из-под земли. И вот уже король Стефаний Его зовёт учить детей Наукам и правописанью, Всему, в чём сам был корифей. Ему отводят дивный дом За речкой у дворца, Чтоб был покой и тишь кругом В усадьбе мудреца. Жена Ристина с ним не знает бед. Года идут, любовь не тает. На ней опять бриллиантовый браслет, И сын Пилон уж подрастает. Но прерывается их счастье, Разлука к ним стучится в дом. Нуждой страны и высшей властью В Европу он плывёт послом. Уннега, островное государство, Словно отрезанный ломоть, И до любого королевства-царства, Хоть посуху, по морю хоть, Был путь не близок и опасен. Где дикари проходу не давали, Их лик и норов был ужасен. По морю викинги в челнах сновали. Уннегское посольство, с коим плыл Клаврат, Прикрыл по морю мощный флот Страны Уннеге дружеской Мурглат. Его вёл лично сам король Левгрот. Он возвращался из далёкого похода, Награбленного волоча баржи, А также множество невольного народа В чужие угонялось рубежи. Уже давно на многие народы Левгрот обрушил кованую длань, И полыхали небосводы, А побеждённые платили дань. Безжалостный завоеватель И ненасытный лиходей, Он мудрый был изобретатель, Он был хитрющий, словно змей. Уннегам наилучший друг, Он знал, что маленький народ Не сломишь силою и вдруг, А только сгинет меж болот Немало рыцарей отличных, И обойдётся лоскуток земли Такой потерей средств наличных, Что призадумаешься: стоит ли? Ещё давно Стефания отец В Уннеге ввёл всеобщую повинность: Уметь сражаться должен и юнец, И ни при чём тут пол и чинность. Любой подросток без труда Кинжал, топор метал на слух, И женщина, коли нужда, Легко натягивала лук. «У них к тому же чародей на чародее, — Так здраво рассуждал Левгрот. — Я брать Уннегу приступом не смею, Тут надо хитростью, в обход». Итак, Клаврат отплыл послом за море, Чтоб царственным особам рассказать, Что есть Уннега, кто там на престоле, А также чтобы самому узнать, Чем юная Европа дышит, Что чернь и господа желают И как горнила жаром пышут, В которых руды расплавляют. Какие вирши сочиняют стихотворцы, Про философский камень расспросить, Какие платья носят царедворцы. Всё-всё собрать и обобщить. Король Стефаний и жена его Нерок Ристину искренним вниманьем окружили, Оберегая от тоски и от тревог. Они и раньше семьями дружили. *** Тем временем из стран далёких Вернулся по морю Клаврат. Он шёл по лесу в сапогах высоких. О! Как он был Уннеге рад! Как жарко обнял он свою Ристину И как был бесконечно рад Увидеть сильным и здоровым сына, И слышалось везде: «Ура, Клаврат!» В саду без устали, хоть сколько Их дети радостно играли: Пилон, а с ним принцесса Олько — И год за годом подрастали. Пилон в младые годы Искусство ковки обожал, Горнило озаряло своды, Металл послушно оживал… И часто юноша не замечал В дверном проёме появившуюся Олько. Ту, о которой он уже мечтал. О нём, единственном, она вздыхала только. — Ты снова подкралась, подобно кошке? — Ты смастерил мне новый арбалет? — Последний штрих. А что в твоей ладошке? Кто подарил подснежников букет? — Никто. Нарвали мы с подружкой. Природе зря утрату принесли. Росли бы лучше за опушкой, Уж вянуть они стали с полпути. Пилон смолчал, но лишь рассвет Лучом по небу пробежался ловко, Любимой он вручил букет Невянущий, ажурной ковки. Уннега вся гуляла две недели, Стефаний ставил бочками вино. Самозабвенно люди пили, ели, И было всем пьяным-пьяно. Клаврат подарки раздавал, Рассказывал о зарубежье И кубок пенный поднимал: — Чтобы не быть углом медвежьим! За праздниками потянулись будни. Теперь с рассвета до полудня, А от полудня до заката В заботах видели Клаврата. То с книгами, при чертежах (он строит порт на островах), То принимает делегации — Хотят дружить с Уннегой нации. Кузнечным делом заправлял Пилон. Теперь сказали б, мастер цеха он, Где молодцы металл ковали Да собирали вороты и тали. Клаврат спал мало, да почти не спал, Ведь по ночам спускался он в подвал, Где, сдвинув в сторону ненужный хлам, Устроил опытную камеру, и там, Меж реактивов, тиглей и огней, Порою медленно, а то быстрей, Волшебные составы грелись мутно И цвет причудливо меняли поминутно. В одну такую ночь, когда луна Взошла над елями, полна, Лимонный шар с лиловой лужей в брюхе, Собаки, коим не откажешь в нюхе, Издали столь ужасный вой, Что даже волки за горой Им тем же отвечали. И трижды ухнула сова, И лошади в яслях заржали. «Клаврат!» — подбросило Ристину. «Отец!» — сдавило сердце сыну. Мгновенье… он уже вбежал Чуть раньше матери в подвал, Где нелюдя раздался крик И мрак какой-то в воздухе возник. Клаврат, состарившийся вмиг, Пал навзничь, исказивши лик. Всё было кончено и кем-то решено. В окно метнулось чёрное пятно. Полночный призрак прочь умчался, Клаврата путь земной прервался. Уннеги траура не признавали, Но тяжело переживали Никак нежданную утрату: «Ну как теперь нам без Клаврата!» И было так судьбе угодно, Чтоб с милою женой разлука Не длилась бы и год, но… В этом смерть её порука. Ристины разум помутился, В печальный сумрак погрузясь, С душой и телом разделился, И с миром связь оборвалась. Все дни она у озера сидела, Уставя взор на тёмную волну. Худая, бледная — она почти не ела, И раз под утро в полную луну Холодное, безжизненное тело Нашёл случайный рыболов. Колени обхватив, она сидела. — Не плачь, Пилон, удел её таков. Сама природа знает, что творить, Наверняка они уже вдвоём. Нам нужно вместе дальше жить. Пойдём… к моим родителям пойдём, — Сказала Олько, когда чёлн печальный Унёс Ристину далеко, За грань, где солнца луч прощальный Уходит в море глубоко. — Пойдём, но только не сегодня. Сегодня я хочу в подвал Спуститься по дощатым сходням, Где часто мой отец бывал. — Как скажешь, только я с тобою, Мне страшно одного тебя пускать. Там было что-то мерзкое и злое, То, что убило твоего отца и мать.

Глава 2. Во дворце

Спустя неделю прискакал гонец, Клаврата сына вызвать во дворец. И вот, тот пред Стефанием стоит, Ему король Уннеги говорит: — Отец твой, мой первейший друг, От нас безвременно ушедший, Свою страну к рассвету ведший, Имел в распоряжении дом и луг, Кареты, сани, лошадей богатый цуг И прочее, и прочее, и много. Но лёг нежданно в погребальный струг, Обрёл он новую, безвестную дорогу. Средь множества забот я позабыл Распорядиться далее именьем, Но королева, мой надёжный тыл, Напомнила, и принял я решенье. За уникальные заслуги Перед короной и страной Клаврату и его супруге Дарю надел казённый мой. Но, к сожалению, посмертно. При жизни вечно недосуг. Успеется — мы думаем инертно, Глядишь, отчаливает струг. Моим указом и законами Уннеги Вступаешь ты в наследия права. Наследство не включает привилегий, Их нужно будет заслужить сперва. — Как мне благодарить Вас, мой король? Какой же дать мне верности залог? Всё помните, везде у Вас контроль! — Всё под контролем у моей жены Нерок, — Он жестом указал на королеву, Вошедшую бесшумно в зал, Она стояла от Пилона слева. И на колени юноша упал: — О, королева! Как я благодарен! Заботливы Вы, как родная мать! — Он очень долго был высокопарен. Нерок наскучило, с колен велела встать. — Ты нам и вправду как родной, И ты не одинок. Чтоб ни случилось, мы с тобой, — Закончила Нерок. — Хотим мы видеть продолженье Дел твоего великого отца. И к просвещенью истовое рвенье, И преданность Уннеге до конца. Теперь скажи: ты был в подвале С тех пор, как твой отец погиб? Порылся в книжном ты развале? И тут раздался двери скрип. — Мы вместе лазали в подвал, — Из галереи Олько появилась. — Ну а тебя сюда кто звал? — Простите, так случайно получилось. Я просто шла в библиотеку. Трагедию Гомера взять, Обратно же несла Сенеку. — Присутствуй, только хватит врать. Итак, Пилон. Ты был в подвале? — Да, мой король, конечно, был. Но вывод делать не спешил, Подробно осмотрел вначале, Ведь, право, кто тот чернокрыл, Что опрометью бросился в окошко? Убийцей-одиночкой ли он был, Мне не сказала книга без обложки, Что на столе открытою лежала. Труд интересный, до утра прочёл Его, ну, может быть, без мала. Однако нужным увязать не счёл Сию научную работу И гибель моего отца. Не сдвинулся я ни на йоту В определении подлеца. Там речь идёт про философский камень, То есть такое чудо-вещество, Которое, коль бросить его в пламень, Иль применить какое колдовство, Иль растворить его в каком составе, То можно чёрные металлы или медь, Соединив с полученным в расплаве, Преобразить и злато возыметь. — И почему ж не увязал? Хотел злодей украсть Златонесущий материал, Хоть образец, хоть часть. — Всё так, но он же не украл, Притом он даже не пытался. Я ж часто у отца бывал, — Порядок прежний там остался. Не видел я попыток кражи, Шкаф с образцами под замком. Взломать и не пытались даже. Знакомился я с дневником, Который аккуратно вёл отец, Где написал, что сим экспериментам Не виден в близком будущем конец. Пока ж блуждание по компонентам. Стефаний перебил: «В подвал спеша, Лишь только мать твоя вбегала, И ты, а боле ни одна душа Порога не пересекала. Все крики слышали нечеловечьи, И лошади, да и цепные псы Тряслись от страха, как хвосты овечьи. На полминуты замерли часы! Миров потусторонних представитель Прорвал пространства или времени покров. Он чьей-то злобной воли исполнитель? Не знаем мы, ведь он же был таков. Я думаю, за ним стоят те силы, Что ведают запасом золота всего И совершают подлые посылы, Узрев угрозу для богатства своего». Пилон кивнул: «Ведь есть теория такая, Что если где-то вещество Мы концентрируем, числом приумножая, То будет где-то недочёт его. И если золота у нас прибудет, Там где-то станет не хватать. Те парни очень беспокоятся, что будет, Когда начнём мы злато получать». Король сказал: — Топорно излагаешь, Но где-то, может быть, примерно так. Как хорошо, что всё ты понимаешь, — И подытожил: — К камню ни на шаг. Ни делом и ни мыслью не пытайся Шальное золото извлечь. Они не парни, так что постарайся Свою и близких жизнь беречь. То золото, что нам дано природой, Вольны мы целый век делить, Лить украшенья, следуя за модой, И после их красавицам дарить. Мы можем золото убийством добывать, На это наша воля. На нашу суету им вовсе наплевать — Не сунемся доколе. Ну что ж, коль всё мы обсудили, Тебя я больше не держу. Иди домой, здоров будь или… Сказать что хочешь, говори, я жду». — Ваши величества, король и королева! Коль мы уж все сегодня собрались… Надеясь на себя не вызвать гнева… — Без лишних слов изволь уж обойтись. — Я буду краток. В жизни каждого мужчины Вдруг наступает тот момент, Когда не видит боле он причины Не подписать заветный документ. С той, что прекрасней всех на свете, С той, за которую готов Всегда во всём он быть в ответе, И с ней делить и хлеб, и кров. Он жизнь и смерть ей посвятит, Пройдёт огонь, коль надо. Он будет ей надёжный щит, Она ж — его отрадой. Любовь их верным будет пусть гарантом Всех этих клятв, всех этих слов. Благословите обладать брильянтом До самого конца веков. Принцесса Олько отделилась от стены, К ней подошёл Пилон. Их взгляды встретились, и руки холодны. Ну, вот и всё — поклон. — А я же вас предупреждала, — Нерок порхнула в середину зала. — — Вы ж — «как-нибудь, само собой, Всё образуется, свет мой». И что теперь нам с этим делать? А может, все пойдём обедать? Сынок пускай обнимется с отцом, Принцесса счастлива — она за кузнецом. Ну надо ж, с дочкой не поговорить! Так наплевательски всё запустить, Что нужно будет резать по живому. А ведь могло бы выйти по-другому. — Ну ладно уже! Хватит верещать! — Сумел Стефаний в руки себя взять. — Сейчас вопросы все я быстро разрешу. Конечно, Олько никуда не отпущу. Отказываю я по содержанью и по форме. Для сватовства, согласно норме (к принцессе!), назначается приём. Тебе, смотрю, порядки нипочём. И ты решил, что между прочим, Чтоб времени не тратить много очень, Принцессу в жёны надо прихватить. Ну, лишний раз чтоб не ходить. Уже довольно, заковать тебя в колодки — Твой норов тотчас стал бы очень кроткий. Но главное, что не настала ещё мода Женить принцесс и мужиков простого рода. — Да не такой уж он простой, Коль здесь стоит перед тобой. И ты сулишь ему владенья, — Дочь короля своё имела мнение. — Коль титула ему недостаёт, Присвойте… что там подойдёт. — Такие титулы, не знаешь ты, родная? — Стефаний сдерживался, гневностью пылая. — Даруются лишь с королевской кровью. Нельзя примкнуть к монаршему сословью. К тому же я давно хотел сказать: Просватана ты, надо б тебе знать! — Что Вы такое, папа, говорите? Меня Вы против воли замуж отдадите? И хоть такому в жизни не бывать, Поскольку лишь любимый мне под стать! Желаю всё же знать и я, Кого мне прочите в мужья? — Жених богат и с титулом солидным, Силён, отважен, кавалер завидный. — Да говорите, кто же он? В груди Нерок родился стон. — В твоих покоях обретёт приют Не кто иной, как принц Бохлют. Кровь молодая хлынула в виски. Трубят рога, настало время битвы. Нет даже часа для молитвы, Вперёд, за счастье, через терния и пески. — Пилон, — тут подняла принцесса руку. — Молчи, ты лишь умножишь нашу муку, Коли окажешься в темнице. Одной мне счастья не добиться. Ответьте же, родители мои, Как, не спрося, меня могли Отдать так запросто уроду записному? Да по какой нужде? Закону по какому? Меня! Красивейшую из уннежек! Учёнее меня найдёте где же! Как вы могли, отец и мать, Дитя своё чудовищу отдать?! Его я видела, племянника Левгрота, Тому два года, на охоте у болота. Из милых вам мурглатских рож На обезьяну больше всех похож. Он старый, толстый, мерзкий боров. Имеет узкий лоб и бесноватый норов. Ужасные манеры, такта ноль, Лишь пить и драться — одно слово — тролль. — Послушай, дочка, своего отца, Как ты считаешь, подлеца. Во-первых, тон свой поспеши сменить, Могу я и тебя в темницу посадить. Второе: ему нет и сорока. А в остальном не буду строить дурака, Коли не мил он сердцу твоему, Смирись, ведь будет всё по-моему́. Для пользы родины пойди на этот шаг, Чтоб мощный друг не стал нам грозный враг. Любовь развеется, как облака, А подвиги переживут века! — Отец, не буду я сей подвиг совершать, И замуж вы меня не можете отдать Без моего на то соизволенья. Народ уннегский спору даст решенье, Коль двух имеем женихов И ни один к уступкам не готов. Я все уннегские законы знаю, Указы королевские читаю. И я клянусь: коль вы презреете закон, То яда я опустошу флакон Супругу милому в бокал. Иль горло ему вскроет тот кинжал, Который вы мне подарили И обращаться ловко обучили. Поверьте, у меня не дрогнет бровь, Ведь я уннеженка и ваша кровь! — Решение народа мне известно. Обычай обязует драться честно Обоим рыцарям на поединке, На площади, на старом рынке. Бохлют прибудет к нам со сватовством. Ему предложим потерпеть с родством Да помахать мечом иль булавою (Ему-то всё равно, оружие какое). Таких десяток, как Пилон, Расплющит он и завернёт в рулон. Вот, собственно, и всё, что будет. А за убийство дочь отца осудит. Вступил Пилон: — Мои движенья ловки, И меч мой не мурглатской грубой ковки. — Бохлют и пикнуть даже не успеет, Пилон его в два счёта одолеет. Да, молодость неугомонна — Пылает сердце, словно домна. Ни убеждения, ни окрики не впрок, Знать, жизнь должна преподнести урок. — Пойдите с глаз моих долой, И девушка, и витязь удалой. Подумайте, что будет поздновато, Когда сватов дождёмся из Мурглата. Осталась их чета вдвоём. На сердце тяжесть, в горле ком. — Как парня жалко! — плакала Нерок. — Родителей сгубил жестокий рок, Любви лишат для блага государства, А может быть, и жизни — о, дикарство! — Ужель придумать ничего нельзя, Чтоб не была так горестна судьба. — Не плачь, молю. Не так всё мрачно, И вижу я весьма прозрачно Событий цепь — начало и конец. Навряд ли, что отступится юнец. Тогда по дружбе попрошу Левгрота (Его племяннику несложная работа), Пилона чтоб не убивать, А просто в луже повалять. Да отдубасить ради смеху, Толпе ревущей на потеху. В искусстве боя равных нет Бохлюту, Он чётко сделает всё в нужную минуту. Когда ж герой наш отлежится, Уж будет замужем девица. Всё перемелется, и он её забудет, Ещё с другою счастлив будет. Во имя мира для родной страны Мы счастьем дочери пожертвовать должны. Откажем — скоро будем воевать, Мурглат нас может в клочья разорвать. — Стефаний, милый, — молвила Нерок, — Хочу, чтоб дал ты мне сейчас зарок Спасти того, кто мне дороже сына. — Клянусь, Нерок, и вам, Клаврат, Ристина.

Глава 3. Две встречи

День, к закату запоздавший, Торопился ночку встретить, Чтоб успеть её приветить, Хоть ненадолго обнять Да шепнуть: «Народ уставший, Надо краски обесцветить, Только контуры наметить, Да тропинки осенять Серебристым лунным светом. Полуликой будь луна Да негромкою волна, Чтобы тот, кому не спится, Мог гулять хоть до рассвета, В осень провожая лето, А кому некстати это, Смог бы до утра забыться». Между тех, кому не спится Этой сказочною ночью, Был среди уннегов прочих И Пилон с душой разбитой. Он сидел, не глядя в лица, В полутёмном кабачке С кружкой эля в уголке. Шустро бегала девица, Но застыла на мгновенье, Зацепившись с парнем взглядом. На скамью присела рядом И спросила ненароком: — Отчего в душе смятенье Сына мудрого Клаврата? Что, девица виновата? Сердце жжёт чернущим оком? Промолчал Пилон смущённо, Та велела руку дать — Предложила погадать И представилась: — Я Пона. Вижу вас определённо До конца пути земного, Не ища себе иного. Вижу Олько и Пилона. Только, не сойти мне с места, Ждут вас многие мытарства, И мурглатское коварство, И уннегов неприятие. Соверши же для невесты Подвиг, это для начала, И во что бы то ни стало Должен сгинуть неприятель. Никакие предсказанья Не сбываются, поверь, Коль тебя бездейства зверь Мягкой лапою придавит. В ночь душевного терзанья Ты сегодня расслабляйся, Плачь и мукой наливайся. Надо в сердце боль расплавить И сковать великий меч, Поделиться с ним душою, Что не самое простое, Лишь потом идти на битву. Чтоб кручину сбросить с плеч, В кабачке «Волшебной кружки» Выпей нашей медовушки Да с собой возьми кулитву4. Он испил, с собой взял склянку, Расплатился с милой Поной Медною уннежской кроной. — Ой, спасибочки, сестрёнка, — Обнял он в дверях волхвянку. — Как ты мне глаза открыла! И во мне такая сила, Я ж Бохлюта — как курёнка. — Мы тут людям помогаем, Их встречаем у крыльца, Разжигаем их сердца. Здесь «Волшебный кабачок», Учим, ворожим, гадаем… Вот такая работёнка. Вряд ли я твоя сестрёнка. Добрых снов тебе, внучок. В толк не взял он слов последних, Он вернулся с полпути, Чтоб порядок навести Где-то в области затылка. Только происки зловредных: Место то же, без сомненья, Да вот нету заведения! А в руках всё та ж бутылка. Он её опустошал, Сидя в доме непрогретом, Озарённом тусклым светом Серокаменной печи. Тяжело огонь дышал И дрожащими кистями Разукрашивал тенями Стен холодных кирпичи. Оживали в сновидениях То мурглатские мечи, То звенящие ручьи Дорогого сердцу голоса. Разрезвятся на каменьях, Осязаемы, видны, Заплетаются нежны Олько в вороные волосы. Вдруг из-за кирпичной кладки Появился старичок. С инструментом сундучок Он поставил возле печки. Фартук кожаный в заплатках, На лице густой багрец, Сразу видно, что кузнец, Вьётся борода в колечки. — Будь здоров, Пилон-кузнец! — Усмехнулся коротышка. Сундучка открылась крышка По велению руки. Содержал в себе ларец Инструменты кузнецкие: Клещи, молотки стальные, Наковальню да тиски. — Сын великого Клаврата! Преподам тебе урок, Суждено ж тебе клинок Отковать непревзойдённый. Будет он прочней булата, Твой надёжный оберег, Проживёт с тобой весь век, Словно братец наречённый. Человечек взял болванку И швырнул её в огонь, Что резвился, словно конь, По поленцам прыг да скок. — Начинай всё спозаранку. Просыпайся вместе с солнцем. Нужно лечь лицом к оконцу, Что выходит на восток. Чтоб душа не испугалась Полыхнувшего рассвета, Не зажмурилась от света, Не укрылась в темноту. Чтоб она спервоначала, Вторя твоему желанью, За твоей пошла бы дланью, Пламенея на лету. Заготовку разогрев, Взял старик немалый молот. Начал плющить, словно молод И силён был, как Пилон. Печь сама открыла зев, Предлагая подогреть. Начинал металл твердеть. — Что же, в этом есть резон. Не жалей ты сил своих, Чтобы обо всём забыть, Чтоб в глазах лишь искр прыть Уносилась в небытие. Позабудь, что ты жених, Всех забудь, отца и мать, Если нужно меч сковать — Продолжение твоё. Эту печку я ковал, И она нам помогает. Неживое — оживает. Слушай, дальше расскажу. Заготовке дал накал, Начинай её ровнять, Снова в горне расплавлять И обратно на кложу5. С горном и железом связку Нужно ощутить душой. Наноси удар живой, Жди обратного ответа, Может, молот даст подсказку. И тогда, коль доведётся, Твоё сердце отзовётся. Полыхнёт багряным светом, Встрепенётся жизни рденьем Неотёсанный брусок. Хоть ещё он не клинок, Но уже пора творить, Создавать произведенье. Слушай музыку души, Ритмы сердца, не спеши И не мешкай. Точно бить Должен молот каждый раз, Без расчёта, по наитию, Каждый твой удар — открытие И уже неповторим. Чуткий слух и верный глаз Будут пусть тебе покорны, Руки крепки и проворны — Выйдет меч непобедим. Не старайся слишком точно Повторить мои движенья, Только самовыражение От рассвета до темна. Я доковывать нарочно То, что начато, не стану. Моему не следуй плану, Петь должна твоя струна. Ты увидишь иль услышишь, Как твоей души частица Прыгнет ловкою куницей В багровеющую сталь, И чуть тяжелей задышишь. Это вскорости пройдёт, Твой шедевр запоёт Звуком чистым, как хрусталь. Выпив кубок медовухи, Этот чудо-старичок Закружился, как волчок, Завертелся в переплясе, Позабыв свои игрушки, Иль нарочно, что лукавить, Парню всё решил оставить. И за печку, восвояси. Наш Пилон, проспавший сутки, Вечером другого дня У потухшего огня Соизволил пробудиться. Спал он сном отнюдь не чутким, Богатырским сном глубоким. Ах, он был в краю далёком, Видел быль и небылицы. Но проснулся отдохнувшим, С очень ясной головой, И решил, что он герой, Он сумеет меч сковать. И неделю дым чернущий Из трубы валил над кузней. Стал наш добровольный узник Там дневать и ночевать. Удалив весь прочий люд, Напряженьем грёз и жил, Он старался, чтоб ожил Под ударами металл. Это был великий труд. Он испытывал паденье, Радость, горе, озаренье, Но в неделю меч сковал. Дальше всё неинтересно, Без интриг, согласно плану. Увлекаться я не стану Сцен различных описаньем. Сватовство, отказ невесты, Объяснения с Левгротом. Обсудив вопрос с народом, Биться разрешил Стефаний.

Глава 4. Поединок

День настал, когда на рынке Вкруг расставили скамейки, Чтоб сидеть могли уннеги И следить за поединком. Устлан шкурами шатёр На изрядном возвышении, Чтоб оттуда наблюдение Мог вести наш визитёр. То мурглатский царь Левгрот За племянника болеет, А Бохлют-мордоворот На ристалище звереет, Злобно брызгая слюной. Демонстрирует удар: На цепи железный шар Крутит он над головой. Грянул булавою оземь. Глухо вздрогнула земля. А потом потехи для Бочки вдребезги разносит. От толпы отгородясь Слоем толстого металла, Опустил Пилон забрало: — Не видать бы отродясь Этих полупьяных рож. Неужели этот сброд Именуется народ? Кровушки хотите, что ж! — Не психуй, Пилон-кузнец, — да откуда этот голос? В воздухе прорезал полость Неопознанный резец. И явился старичок, Тот учитель из-за стенки, Вместе с Поной, вот так сценка. — Поддержать тебя, внучок, Мы пришли, — сказала Пона. — Что тебе до той толпы? Пусть хоть лопнут их пупы. Из надёжного загона Ярость ты не выпускай. Ярость — враг твой и предатель, Лицемер и злопыхатель, Лживый, подлый краснобай. Коли дашь в бою ей власть, Так она и поглумится, Будет быстрой, как волчица, Замыкающая пасть. Ты пришёл не по злобе, Ты пришёл, чтоб счастье милой И своё у вражьей силы В честной отобрать борьбе. Глянь, любовь твоя ступает В горностае и песце, Ни кровиночки в лице, Невесома, словно тает. Так верни же ей румянец. Меч, откованный тобой (Ты же веришь, он живой!), Лихо свой исполнит танец. — За уроки благодарен, Но не знаю я, увы, Вы волшебники… волхвы? Свет от вас идёт янтарен. Вы пророчествами льётесь, Кто вы? Мудрецы наук? Почему я Поне внук? Иль вы над мной смеётесь? — Уж пора нам, начинают, — Буркнул дедушка в усы. Глядь, и цветом бирюзы Уже небо зашивают. — Пилон! В своём ли ты уме? Эй! Хватит с пустотой болтать. — — Наверно, сбрендил, как и мать, — послышалось в толпе. Пилон опомнился, встряхнулся, Из-под рогожи меч достал, Насмешник мигом замолчал, Лишь тот к скамейкам повернулся. Большой великолепный меч — Длинна особо рукоять, Сюда б не две руки, а пять, — Взлетел мгновенно выше плеч. Сквозь прорезь узкую забрала Он видел, как в шатре Стефаний, Без лишних слов и колебаний, Махнул перчаткой — знак начала. На землю сбросили плащи Уннег и рыцарь из Мурглата, Горят огнём на солнце латы. Шар вылетел, как из пращи. Пилон успел уйти едва От адского приспособленья, И панцирь сковывал движенья. Но снова мчится булава, То камнем ринется с небес, То бросится собакой в ноги, Сбивая слякоть. И в итоге Бохлют его достал. Эфес Сдержал удар скользящий, Но наш герой уж понимал, Как близок роковой финал. Тут вновь удар разящий. Как загнанный лисой русак, Пилон метался по поляне. — Лежать башке моей в бурьяне, Попал с оружием впросак. Враг продолжал и продолжал давить, Уже Пилон припал на правое колено. Уже в глазах темнеет и плывёт арена. И вот опять свистит стальная нить. Пришло нежданно избавленье, Когда Пилона дивный меч Цепь дюжую сумел рассечь, Не встретив на пути сопротивленья. Шар вырвался, да в первые ряды. Скамейки в щепы полетели, Уннеги отскочить успели, Но визги, крики, брань на все лады. Левгрот вцепился в подлокотник: — Такую цепь! Не может быть! Вернёмся — кузнеца казнить. На что он нам, такой работник? В бою случился перерыв. Поставлен на ноги Пилон, Он будто видит страшный сон, Забрало настежь отворив. Бохлют взял меч, большой, красивый, И снова сходятся враги. Как тяжелы железные шаги. Прольются кровью злость и сила. Лишь для последнего броска Пилону силы доставало. Опять защёлкнуто забрало, Вновь атакует он врага. Но как он ни рубил с плеча, Как ни гвоздил обеими руками, Никак, хоть скрежещи зубами, Не одолеть мурглатского меча. И вот Пилон вновь делает замах. Он предсказуем. Снова бьёт, И снова меч не достаёт. Последние надежды тают на глазах. Меч снова мчится по большой дуге, Когда Пилон вдруг пальцы отпускает Вперёд на рукоять, меч ускользает, Потом сжимает кисть — и меч в его руке. Не зря большую рукоять сковал, Как гениальное всё просто! Меч будто бы прибавил роста, Чем драчуна врасплох застал, Достал, и голову сумел ему отсечь, И туловище пролетел насквозь, Раздвинув целое поврозь. Враг рухнул, голова скатилась с плеч. *** Левгрот осунулся всем телом, Ввалились щёки и глаза, Уже стояла в них слеза, Да выкатиться не посмела. — Ни часу лишнего в Уннеге, — Кипел неистово Левгрот. — — Стефаний! Проклят будь твой род! Вы стали что? Грузите слеги6. Стефаний был невозмутим: — Постой, король великого Мурглата! Я знаю, велика твоя утрата, Но ты останься, и поговорим. Ведь ты же понимаешь, это жизнь, И в ней случился бой, И победил один, а пал другой, А нам бы обойтись без укоризн. — Ты обманул меня, Стефаний! И мне плевать, случайно или нет. Племянник мой погиб во цвете лет, Одно спасибо — без страданий. А то бы поглумился твой колдун, Устроил бы такую круговерть, Что избавленьем сделалась бы смерть. Ты ж не король, а лицемер и лгун. — Левгрот, я оскорбления не слышал, Прощаю лицемера и лгуна, Но расскажи, где видел колдуна. Коли в Уннеге — мы его отыщем. — Если несведущ ты настолько, Слегка ещё продлим дебаты. Эй! Принести Бохлюта латы. Стефаний, посмотреть изволь-ка. Ну вот, гляди, какую бронь И тело разрубил Пилон. Меч как сквозь масло вышел вон. Смотри на срез — тут был огонь! Скажи, что тут без чародейства И что я не велел Бохлюту Щенка прикончить за минуту, Будь проклято твоё семейство! — Хоть ты король великого Мурглата, Но ведь и я король, И тон свой изменить изволь. С тобой сейчас дружина маловата. Левгрот был вынужден смолчать И, положив на слег свой страшный груз, Пристроив рядом меч и аркебуз, Велел обратный путь начать. Подули ветром небеса, И заскользили слеги. Их долго видели уннеги, И каждый думал: чудеса.

Глава 5. Прогулка

К побережью из-за леса Лёгкий, как морской зефир, Нёс влюблённую принцессу Белоснежный конь Сапфир. Помнят хорошо уннеги, Как тому лет пять назад От волны стонали бреги, Гибли в море стар и млад. На одном варяжском судне Голенастый плыл малыш — Жеребёнок. Просто чудно, Но вернул его Варыш. Полумёртвый, в горле тина, В кровь разбита голова. Эх! Не выживет, скотина. Колдовали до утра. Он же смерть призрел и выжил, Скачет под седлом и в цуг. Смерть пускай слюною брызжет, Он принцессы Олько друг. Разбивая в небылицы Ледяные хрустали, Он стрелой несёт девицу К вырастающим вдали Очертаньям стен и башен Королевского дворца. Где каменьями украшен Золочёный трон отца, Пред которым её милый, А теперь ещё герой, Сильный, нежный, и красивый, И любимый, и родной. Говорил ему Стефаний, Выглядев через окно: — Там объект твоих мечтаний Ждёт тебя уже давно. Конь и Олько в нетерпении Под воротами дворца. То копытом бьёт в смятении, То сменяет шаг рысца. Наконец Пилон выходит, К Олько радостный бежит. Видит, всё в порядке вроде, Вроде больше не дрожит Сердце загнанным ягнёнком, И с высокого коня Лихо прыгает девчонка. И у них ещё полдня. — Что ты без своей коняги? Не подкована опять? — Коль такие передряги, Как успеешь подковать? — Мой Сапфир нас покатает С удовольствием двоих. Чу, и только снег летает, Где невеста и жених? Только что стояли рядом, А уже и не догнать. Проводить лишь можно взглядом. Подошла к окошку мать. Спешились у края леса, Проскакавши три лихвы7. — Не тяни же, интересно, Что с отцом решили вы? — Ничего я не решаю, Кто я есть? Пилон-кузнец. Я лишь слушаю, внимаю, А решает твой отец. Мы с ним долго говорили… — Я заметила, и что? Наша свадьба будет или Снова против кое-кто? — Расскажу всё по порядку: В общем, он мне говорит… — Расскажи, да только кратко, У меня душа болит! — Не волнуйся, ты — невеста. Твой отец меня спросил: «Как ты мог, мне интересно, Будучи уже без сил, Удержав одной рукою Столь большой двуручный меч, Разрубить его надвое, После голову отсечь? Как ты смог, одним движеньем… Как же ты?! Такую бронь!» Олько снова в нетерпении: — Это ясно, не долдонь. — Я ему и отвечаю, Что крепка моя рука, Так как каждый день вздымаю И бросаю с высока Молот тяжкий и могучий. Право, мой удар удал, Но ещё ведь дело в ручке, Я её длинней сковал. А потом перехватился, В час, когда никто не ждал, Меч на локоть удлинился, — А отец твой продолжал, Что, мол, хитрость превосходна И достойна всех похвал, Только меч-то, он холодный, Как оплавился металл? Не лукавя, я ответил: «Меч мой стал живым мечом, И ему теперь на свете Все преграды нипочём». Он всё задавал вопросы. Я ему про старичка, Медовуху на подносе, Про девицу с кабачка… Вроде бабушку мою, Этого я сам не знаю, Но клянусь, не утаю, Как загадку разгадаю… — Пилон, довольно про девицу, И ничего ты не гадай. Давай перевернём страницу, Уж так и быть, и продолжай. — Охотно. Из моих рассказов, Что я его представил слуху, Признал он достоверным сразу Лишь только сказ о медовухе. — Ах, медовуха, — говорит, — Да как же без неё. Она ведь жажду утолит, Ускорит забытьё. Она нам в радости подспорье, К примеру, сын родился. С ней весело кипит застолье, И кто-то, как всегда, напился. Коль горе горькое придёт, Так наливай по полной. Она глаза слезой зальёт, Былое можно вспомнить. А коль лакать её без меры, Кулитвами да в одиночку, Так и привидятся химеры. Пиши пропал — дошёл до точки… Твой папа долго мне вещал о пьянстве И о грибах-весельчаках, Что вызывают приступы буянства И мозги разрушают в головах, Дни превращая в затяжные ночи. «Забудь про пьянку и грибы, Коль вздумал приближаться к моей дочке, Как минимум на три лихвы…» — Но что отец сказал про свадьбу? — А вот, что мне сказал король: «Со свадьбой надо подождать бы…» А я спросил: «А ждать доколь?» — «Помолвку справим хоть теперь, Как мы с тобой и говорили. Однако ты и наша дщерь Густую кашу заварили, Не с молоком, а на крови. И скоро ждёт нас всех минута, Когда Мурглата корабли Примчат считаться за Бохлюта. Лишь только вскроется Варыш, Здесь будет флот Мурглатский. Об этом ты подумал? Слышь, Скажи, чем будем драться? Ты что-то там наизобрёл, А правды рассказать не хочешь. Молчишь, упёрся, как осёл, И сказкой голову морочишь. Да ладно, и не говори, Мне важен результат. Мечами дивными снабди Ты всех моих солдат. Иль всех нас просто уничтожат, Не пощадят ни женщин, ни детей, И все здесь головы положат Под натиском закованных коней». «О, мой король, — я отвечаю, — Не только накуём мечей, Но стрел, щитов, я обещаю, Оружья всяческих мастей. Коль будут люди, то премного, И в том лишь кроется секрет, Что я оружия живого Скую. Как научил тот дед». «В работниках тебе не знать отказа, Про дедушку же слышать не хочу. Я говорил тебе уже два раза, Ещё услышу — крепко проучу». Сказал Стефаний: «Решено. Отметим завтра мы помолвку. Всем веселиться, пить вино, Плясать, смеяться без умолку. Но послезавтра наберёшь рабочих, Учеников за мастерами закрепишь. Организуешь всё, как сам захочешь, Но не позднее будущей недели, слышь, Чтоб горны гулкие гудели И звон от молотков стоял, Чтоб искры брызгами летели… Короче, чтобы люд ковал. Ты накуёшь оружия в достатке, Гостей незваных встретим как родных. И коли будет всё в порядке, Уннега вся поздравит вас двоих С законным браком. В общем, или-или: Или с принцессой под венец, Или в сырой лежать могиле». Вскипела Олько: «Ну, отец!» — Да! Тут твоя вмешалась мать, Дотоле пребывавшая в молчании: «Стефаний! Может, хватит нагнетать? Он понял всё и выполнит задание. Пилон как сын нам люб и мил, Да и почти что зять, А ты ему про мрак могил, Про дедушку нельзя сказать!» «Что ж, иди, — сказал Стефаний, Выглянув через окно. — Там объект твоих мечтаний Ждёт тебя уже давно». Тонкой ниточкой морщинка Меж бровей легла принцессы, Говорит через ужимку: — Ах, нам было интересно, Чтоб не видеться с тобою Много дней и много лун. Ах, натерпимся с войною! Папа тоже остроум! …Про какие-то могилы… В них у нас и не хоронят. — Это если вражьи силы Прах наш в землю не уронят. Вот что он имел в виду. Положение серьёзно, Мы ввергаемся в войну. Нужно очень скрупулёзно Рассчитать свой каждый шаг, Чтоб пред малою дружиной Содрогнулся мощный враг И нашёл свою кончину. — Ладно, хватит, надоело. Если ты со мной сейчас, То не думай ты про дело, Лучше поцелуй. Сто раз!

Глава 6. На грани

Ярче солнышка на небе Разгорались в кузне топки. Кто учился, кто уж ловкий, Кто дровишки подносил. Позабыв порой о хлебе, Спать ложились на циновки, Прямо здесь, у места ковки, На бревенчатый настил. Темп Пилон взвинтил изрядный, Предводитель и герой, «Ничего, что молодой, — Говорили мужики, — А зато незаурядный, Знать, в башке не древесина, Слушать всем Клаврата сына, Нам Пилона в вожаки!» Кузнецы ковали справно, Все старались как один, Но один лишь властелин Был у ковкого металла. Только с ним тот был на равных, Раскрывался без остатка. И горнило пело сладко, И душа в нём оживала. Хоть Пилон брал редко молот, Доверял простому люду, Но, казалось, был повсюду. Каждый меч ему был друг. По своей работе голод Каждый чувствовал клинок, Верности давал зарок Щит и меч, кинжал и лук. В их железные сердца Жизни он вливал поток Да откладывал на срок На бревенчатые полки Из клочетты-деревца, Досточтимого в Уннеге, Боронящем, коль набеги Совершат враги иль волки. Чародейство наполняло Свежекованную сталь. Кончился давно февраль, И природа, хоть и вяло, Льды на море раздвигала. Мал-помалу, вкривь и вкось, Истощалось и секлось Ледяное одеяло. Чёрные росли дороги Для мурглатских чёрных сил. Об одном Пилон молил: Чтоб успеть закончить ковку, Чтоб, когда сигнал тревоги Полыхнёт от берегов, Быть готовым на врагов Обратить мечей сноровку. С Олько редко он встречался, Днём и ночью он ковал, И лица его овал Постепенно истончался. Как-то вечером на кузню Завернуть решила Олько, Ведь не виделись уж сколько! «Сам-то ведь не кажет нос, Затворился, словно узник». Спешилась она у двери, Мужиков прищуром смерив, Сухо бросила вопрос: — Где ваш мастер? Проводите. Кузнецы, потупив взгляды: — Лучше нету нам награды, Чем визит самой принцессы. Только Вы уж не губите, А Пилон не принимает. Новый меч он заряжает У себя за занавесой. — Это как так «заряжает»? Заряжают стрелы в луки, Вы мне бросьте эти штуки. — Это мы так говорим. Он в оружье жизнь вселяет, Не велел мешать доколе… — Прочь с дороги! — Ваша воля, коль он Вам необходим. Через чудо-мастерскую Проводили госпожу, Мимо горнов и кложу. Та ж, откинув занавеску, Дверь открыла небольшую В полутёмную каморку. При лучине, на подпорках, Меч очередной чудесный Неподвижно возлежал. И играли ярким светом, Как ручьи на солнце летом, Грани дивного клинка. Рядом с ним Пилон стоял. Жив — не жив, иссиня-бледный Олько прошептала: «Бедный!» И в глазах ни огонька. Этот меч лежал меж ними. Он теперь рассёк пространство. Сбросить занавес шаманства Попыталась было Олько. — Ты своё не слышишь имя?! Как теперь тебя зовут? Да очнись от этих пут! Нет! Не слышит ни полстолька! Вся Уннега невелика. Для Сапфира-удальца От конца и до конца Проскакать её не шутка. Вздрогнул конь от Олько клика, И помчались через лес, Тропкам всем наперерез, Как стрела летит из лука. Словно камень из пращи, Олько спешилась на землю, Мимо стражи, что не дремлет, По ступеням взмыла мысью8. — Папочка, останови, Это чистое безумие, Иль ещё до полнолуния Его прервутся мысли. Выглянув на шум, Нерок Обняла её за плечи: — Ты дрожишь, как хвост овечий. Успокойся, не части. Что ещё несёт нам рок? Повествуй не бестолково. Успокоилась, готова? Говори, кого спасти. — Я на кузне побывала. Там наделано оружья Горы, больше и не нужно. Помнишь, он вам говорил… Оживление металла… И ещё как из-за печки Выходили человечки… Правда всё! Да только сил Больше нету у Пилона. Он уж слов не молвит вслух, Плоть не держится за дух. Смерть к нему неравно дышит, Увлекает в своё лоно. Коли так, и я хоть в дым, Хоть в огонь, но только с ним. Там мой друг меня отыщет. — Подожди топиться, дочка. Утром мы за ним пошлём. Хочешь, и с тобой вдвоём, Тоже двинемся верхами. Взяли до утра отсрочку. Увидав его, Нерок молвила: — Чтоб не продрог, Больше шкур. Везём санями. Отвезли. Прошла неделя, А Пилон всё спал да спал. И никто не понимал, Что он там в бреду бормочет. Неотлучно у постели — Иль придворный эскулап, Экзотический араб, Иль принцесса, слёзны очи. Ждали-ждали пробужденья, А далёко на часах, Ждали-ждали на ладьях Из поганого Мурглата Вражьей силы приближенье. Взгляды все за острова, И сигнальные дрова, Чай, не будут сыроваты.

Глава 7. Война

— Ты проснулся, милый, как ты? Он, спросил, увидев латы: — Спал я долго, что случилось? Вижу, что-то изменилось. Неужели же Мурглат Уж стоит у наших врат? — Он уже хотел подняться, Да куда там, улыбаться Доставало сил ему. — Не волнуйся, ни к чему, Береги своё здоровье. Пил ты молоко коровье, То, что лекарь прописал? — Сдался мне ваш коновал! Сам не знает, как лечить, Как болезнь мою избыть. И откуда знать, я ж первый Страсть свою, и ум, и нервы, Силу, словом, весь свой пыл По кусочкам раздарил. Чтобы, в горнах оживая, Вышла армия стальная — Мои верные друзья. Живы вы — живой и я. — Ну, не хочешь, так не пей, Но не кипятись ей-ей. Знаю о твоих успехах… — Олько! Ты зачем в доспехах? — Потому как всё, война. Ждали, и пришла она, Время браться за мечи. Полыхнули средь ночи Караульные костры, И уже мы ждём поры, Когда вражьи корабли Прорисуются вдали. — Олько, любишь ли меня ты? — Больше жизни! — Значит, латы Ты с груди своей сними, Поскорее обними И послушайся меня. Ни к чему тебе броня, Ибо если ты растаешь, Не смогу я, ты же знаешь, Ни прожить, ни умереть. Жизнь не жизнь и смерть не смерть. Умоляю, на войну Не ходи, останься, ну… — Нет, не «ну», — неумолимо Олько молвила. — Вестимо, Что, поскольку я принцесса, То, помимо политеса, В соответствии с урядом, Я командую отрядом Личных королевских лучниц. Тех, что бьют из лука кучно. С лёгким свистом тетивы С расстоянья в пол-лихвы Подбиваем птицу влёт. Так что, только враг пойдёт… В общем, приказал король, Так что слушаться изволь. — Ты, конечно, напросилась. — Мама тоже согласилась, Отстреляться, и назад. В рукопашную отряд Конных рыцарей их встретит. Нас поди и не приметят. — Как удерживать тебя? Кабы мог, и сам бы я… Да не слушается тело, Будто всё оно не цело. — Скоро встанешь ты, мой свет. Вон, лицо сменило цвет. Ты почти уже румяный, Только взгляд как будто пьяный. Всё. Целую и пойду. Спи, не отвергай еду. — Как заснёшь, когда ты там, А я здесь — ну стыд и срам! — Никакого срама нет. Кстати, от моих привет, Ибо с нами ты в оружии, Гибких луков полукружии, Стрелах метких и кинжалах, И мечах, и копий жалах. В общем, всё, девчонки ждут! — Конский подхватила кнут И за дверь, да за окошком Прошмыгнула, словно кошка, Прыгнула коню на спину — И в галоп через лощину. *** Небольшой отряд девчачий, Перейдя мосток висячий, Скинув груз со спин лошадок, Занял боевой порядок На лесном тенистом склоне, Где Варыш как на ладони, Между скал, камней и сосен. Вместе с Олько двадцать восемь Кровожадных амазонок. При оружии с пелёнок, Зорко вдаль глядят, орлицы. Беличьи хвосты в петлицах — Королевских лучниц знак Знает друг и знает враг. В арьергарде кони спят Тихо-тихо, не шумят. Олько не взяла Сапфира. С ней была сегодня Лира, Коренастая кобылка. На бегу она не пылка, Но среди чащоб и скал Жеребец ей уступал. У Сапфира были ноги Для простора, для дороги. Ожиданьем все томились, Наконец-то появились. Из-за острова волна Лодку вынесла. Война. Вот оно, войны начало, Сердце Олько застучало. Вот они разрядят луки, И пойдут людские муки, Смерти, страхи и лишенья. Время принимать решенье. — Коль с такого далека Выстрелим, наверняка Будет гадам невдомёк, Что стрелы полёт далёк. Враг искать нас станет рядом. — Олько, стрелы смазать ядом? — Ладно, шуточки отставить. В арбалеты стрелы вставить. Десять гадов — десять стрел. Рой железный полетел. — Вижу, хороша работа. Все убиты. Вот ворота, Чрез которые уннеги В гости ждут к себе ковчеги. Лодку мёртвую болтает, К ней другие подплывают. — Зарядили? Уничтожить! Что, Левгрот, себе дороже? Заряжайте, вон ещё, Да они как вороньё Покрывают горизонт. Сколько ж он согнал на фронт? Ёссика, подруга Олько, Выглянула из-за ёлки, Отвлеклась от перспективы, И сказала: — Некрасиво, Грубо действует Левгрот. Шлёт народ на смерть как скот. Как безжалостно и тупо Он решил шагать по трупам. — То не мурглы в первых лодках, — Ей отозвалась красотка С малахитовым браслетом И изящно арбалетом Указав не глядя к цели: — То рабы на самом деле. — Но не мы им палачи, А у них на нас мечи. Всё. Стреляйте, не болтайте, Их как в поле саранчи. Звонких стрел метнулся шквал. Мимо островов и скал, Прямо к берегам Уннеги Плыли мёртвые ковчеги. Вдруг с мурглатских кораблей Взвился огненный ручей Из горящих сотен стрел. Лодки взяты под прицел. Лодки с их же мертвецами, Что к Уннеге плыли сами. Пламя над водой и дым. Враг теперь стал невидим. — Что же будем делать, Олько? Подождём, вот только сколько? — Полагаю, что недолго, Что им жечь добро без толка? — Что-то нам явит водица? — С камня крикнула девица. — За огнём там что-то есть. Корабли! Похоже, шесть. — Грохот! Наши катапульты В бой вступили! Там мой Юльтэ! Ох, дадут им, я клянусь! — Звонко взвизгнула Арусь. Катапульты били крепко. Брызгами летели щепки От окованных бортов. В перекрёст от островов Колотый летел гранит. Но огромный, словно кит, Прорвался один баркас Да, в огне приметив лаз, Ринулся на вёслах к пляжу, Где меж скал засел на кряже Лучниц доблестный отряд. В двадцать восемь стрел заряд Ожидает наготове, Чтоб прервать на полуслове Клич незваного десанта. На баркасе тлеют ванты, Судно плачет и трещит, Но по-прежнему, как щит, Боронит свою дружину И в глубокую брюшину Воинов мурглатских прячет, По волнам с прибоем скачет, Совершив крутой вираж, Носом прыгает на пляж. Да за ним ещё второй, С полыхающей кормой. И дотянет же вражина! Четверых взяла пучина. Дым осел едва-едва, И открылись острова. Полыхала катапульта. И Арусь вскричала: — Юльтэ! Поднялась она чуть-чуть, И стрела вошла ей в грудь. — Вот и первые потери. Вы там, живы? Ёсси, Вели? Внутрь корабля прицел, Дайте залп горящих стрел! Пламя выгнало на брег Больше сотни человек, Словно дождь из грозной тучи, Стрелы в них летели с кручи. Завязался трудный бой. Те, что были под скалой, Защищались хладнокровно, Страх презрев, ползли упорно Перебежками, бросками, Боронясь от стрел щитами, Огрызались, то стрелой, То пращой коварно-злой. Полон пляж мурглатских трупов, И на скалах, меж уступов Много распростёртых тел, Но упорный враг хотел Обойти уннежек с фланга. С корабля второго банда В обгорающих одеждах Ринулась на побережье. — Где же нам подмога, Олько? — Ёссика, я знаю столько, Сколько знаете и вы. Не сносить нам головы, Если будем здесь торчать. Надо их атаковать. К Варышу прижать конями И прикончить палашами, — Отчеканила приказ. Двадцать семь уннежек, враз Арбалет сменив на лук, Били лихо. Сбившись в круг, Мурглы скрылись за щитами. Лишь один решился камень Из пращи своей метнуть. Стрелы испещрили грудь. Но судьбе угодно было, Чтобы Ёссику убило, «Ах, Ёсси! Милая подруга! Вчера гуляли мы у луга. А нынче в горле ком встаёт. Убита Ёссика! Вперёд!» Пока враги ещё в оцепенении, Они бежали. Серые каменья Летели из-под мягких унт. До лошадей им пять секунд. Колчаны новые за спину, И вот уже в седле дружина. В галоп сорвавшись, обогнули кряж И с виража врываются на пляж. Оставив лошадям узду, Лук заряжали на ходу, Последним стрелам дав толчок. Копыта вздыбили песок, Уннеженки скакали вниз по пляжу, Отдавшись яростному ражу. Потом рванули из-за спин мечи, Сверкнули те, как молнии-лучи, И в гущу мурглов врезался отряд, Рубя наотмашь всех подряд, Топча поверженных нещадно: — Теперь им будет неповадно. Летела Олько в шлеме и кольчуге, Порою рядом падали подруги. Её палаш плясал по головам, Хлестала кровь по сторонам. Любимой краской отмечала смерть Всех угодивших в эту круговерть. — И всё-таки их очень много, Где ж долгожданная подмога? Моя подмога верная — Пилон. Да-да, я знаю, только он. Я чувствую: его душа На острой грани палаша Огнём пылает, словно факел. Мы вместе в яростной атаке. Смотри, как головы слетают! Вот только силы тают, тают… Но, чу! Я слышу звуки рога! Спешит к уннеженкам подмога! Из чащи с гиканьями рать Неслась, чтобы в клочки порвать Остатки вражьего десанта. Проделав брешь меж оккупантов, Пробился к Олько Авлатир — Кавалеристов командир. Спина к спине они рубиться стали. — Прости, принцесса, что мы опоздали, Но под конями рухнул хлипкий мост, Пришлось кругом, через Тюлений Плёс. Левгрот уже разведку боем завершил. Вот-вот на берег вступят полчища карил. Сражаться с ними и мужчинам невозможно, Девчонок уводи, иначе будет поздно. Здесь нужно пояснить насчёт карил. Мурглат уже давно их разводил, Лет триста, может, и пятьсот. Людей держали, словно скот. Не выпускали из железных клеток На волю даже малолеток. Кто рос отъявленным громилой, Свирепый нравом, дюжий силой, Желательно почти без мозга (излишки, впрочем, вышибали розгой), Тот жил и продлевал свой род, Веками генетический оттачивая код. Кто был слабее и в бою не ловок, Другим служил для тренировок И очень быстро погибал В мученьях иль убитый наповал. Селекция давала результат. Карилы окупались много крат, С земли сметая поселенья, Не ведая пощады и сомненья. — Отходим! — вскрикнула принцесса, И взмах над головой эфеса Обозначал конец сраженья, Да только дрогнули каменья, Как только на окровавленный брег Огромной тушей надавил ковчег. Борта открылись, и могучие канаты Бревенчатые опустили скаты, Что гнулись под бронёй гигантов. Ах, те пришли не на пуантах. По маленькой земле пошёл жестокий враг. Левгрот железный опустил кулак. Карилы выглядели до предела просто: Все более двух с половиной метров роста, Закованы в железные листы. Без изысков, как чёрные гробы, Усажены на исполинских лошадей, Что тоже от копыт и до ноздрей Покрыты панцирем железным, Таким же, как и сам наездник. Из каждой кованой пластины Защитной этой пелерины, Что конские скрывала ног столбы, Торчали длинные и острые шипы. Мели противника, как стружку рашпиль, Всё, что стояло, делалось лежащим. Не всадники, а боевые чудо-башни Шли сквозь дома, леса и пашни. Волшебное оружье их не брало, Такую бронь оно не пробивало. Уннеги погибали на шипах И к лесу отступали впопыхах. Выводя отряд из боя, Вверх, песчаною горою, Олько торопила Лиру. Та во всю старалась силу По сыпучим по пескам, А карилы по пятам. Всё же вырвались на гору. Спешно обернулась, взору Виден был исход сраженья. — Значит, всё же пораженье? Только мысли застил трепет. Выскочил из вражьей цепи И направился за ней Чёрный всадник-лиходей. Чудо-конь такую тяжесть Будто бы не чуял даже, Был готов скакать полмира. От удара плетью Лира Вздрогнула и понеслась К лесу, где деревьев вязь Их укроет от погони, Да у тех сильнее кони. Догоняет и убьёт. А до леса-то вот-вот. Только тень, затмив светило, Выросла над ней. Карило Настигает, стук копыт, Крик, и булава летит. У опушки возле леса, С лошади слетев, принцесса, Шею не сломав едва, Поняла, что булава Разломала Лире круп. Негодяй и душегуб Изуродовал лошадку. Бедная, как в лихорадке, Билась, пена изо рта, Ржание и хрипота. Олько в ход пустила меч, Чтоб мучения пресечь. Развернулся чёрный рыцарь, Посмотрел, что за девица, Что приказ дан порешить. — Ладно, так тому и быть. Олько пятится назад, Полон ненависти взгляд. Замечает: вроде шлем Расстегнулся. Не совсем, Постромок один, ошеек, Треугольник бычьей шеи Оголён едва-едва. Во мгновенье тетива Напряглась, и прямо в шею Врезалась стрела злодею. Тот и звук не проронил, Хвостовик её сломил. *** И продолжилась лесом погоня. Меч и лук полетели в овраг. А вослед ей дышало зловонье, И она ускоряла свой шаг. Олько мчалась, как будто на крыльях, Через пни и завал у реки, Заливал пот солёный обильно Разогретые пульсом виски. Лес родной помогал: то тропинка Совершала вдруг хитрый зигзаг, То земля разорвётся ложбинкой — И немного оступится враг. Только враг выпрямлял все зигзаги. Конь железом деревья валил. Меч невиданный в кованых крагах Поднимался и снова рубил. Олько чувствует: сил не хватает. Пульс дробится на пьяный пунктир. Отвратительный враг настигает. — Где ж ты, мой быстроногий Сапфир?! Лес, любимый, родной, ненаглядный! Дай мне силы, а сгинуть не дай. Я ж любила тебя, мой нарядный. Дай мне сил, а ему помешай! Помоги же мне не понарошку, Чтоб потом обо мне не рыдать. Дай мне силы лесной, дикой кошки, Мне ведь лишь на тебя уповать Остаётся. — И в то же мгновенье Оступилась она на бегу И упала. И в полном смятенье Поняла, что уступит врагу. Тут внезапно в глазах потемнело. Отчего ей так трудно дышать? И привычное девичье тело Перестала она ощущать. И она осознала не сразу, Что иначе бежит ручеёк, И иначе мир видится глазу, И бежит уже на четырёх. Пястью плотною стали ладони, И зрачков заострились штрихи. Рысь ушла от жестокой погони, Коготками цепляясь за мхи. Рысь присела и силилась вспомнить, Кто же страшный погнался за ней. А вокруг тишина чащи сонной… «Что там думать?!» — она меж ветвей, Заскочив на сосну вековую, На суку растянулась поспать. «Среди дня ненадолго вздремну я, А потом побегу мышковать». *** Тем временем на пляже битва шла. Уннеги, ощетинясь, отступали. Карилы, клином в два крыла, За пядью пядь чужое отнимали. Не убавляя шаг, Не нарушая строй, Топтал и резал враг Всё-всё перед собой. Лес плакал и стонал, Рядами падал ниц. Нежданный ужас гнал Оленей и лисиц. Карилы, вырубив лесной массив, Остановились в зарослях клочетты, Наверно, для дальнейших корректив. Лес рухнул, уступив дорогу свету. Кустарник, прежде солнца не видавший, Взялись палить безжалостно лучи. Он мирно спал в сырой и тихой чаще, Вдруг на него — как угли из печи! — Священное растение клочетта, Хранящее уннегов от беды, Разбуженное по тревоге светом, В незащищённые бронёю животы Коней свои вонзила острия. Те было взвились на дыбы, Ан нет, клочетта, как змея, Обвила конских ног столбы. Неистово рвались тяжеловозы, Свою приумножая боль. Но были крепкими клочетты лозы. Валились лошади, и под собой Давили всадников железных, Не попирать уж им чужих границ И шествий не видать помпезных Среди разграбленных столиц. Карилы смерти не боялись, Почти не чувствовали боль, Когда мечи и копья в них вонзались, И вскоре обрели свою юдоль. Всё было кончено за несколько минут. Так много крови у титанов, Что заливала голенища унт, Стекая лавой из вулканов. Левгрот в Уннеге воплощал обычный план: Сперва невольников несчастные отряды В разведку боем посылал тиран, Потом карил непобедимая армада С лица земли стирала хижины селян. Защитников в живых не оставляла, А после, лагерь свой разбив среди полян, Для рыцарей дорогу уступала. Те шли бесчисленным парадом, Сиял на солнце дорогой доспех. Средь выжженных домов и палисадов Герои восхваляли свой успех. Да вот в Уннеге вышла незадача. Пришлось из ножен им оружие достать. Ведь у карил случилась неудача, И в бой вступает золотая рать. Не испугались мурглы, ринулись лавиной, Врываясь во дворы домов, Неудержимые уннежскою дружиной. Хотя лишились многие голов. Пилоновы мечи жестоко их разили, Уннег пред смертью убивал десятерых. Уже решалось: или-или, Когда Стефаний вывел остальных. И сам летел на острие атаки На сером в яблоках коне. Давно рука соскучилась по драке, А рядом с ним на скакуне По имени Сапфир Нерок над головой сжимала меч. Казалось им, весь мир Пред их ногами должен будет лечь. В стальные полчища врага На крыльях праведного гнева Врубились свежие войска, В седле король и королева. Сраженье свежей кровью ободрилось. Дрались, покуда не померк закат И до рассвета, и тогда уж прояснилось: Уннега крошечная бьёт Мурглат, Поскольку их мечи живые. Дубины, вилы поднял каждый двор, И даже псы сторожевые Дают захватчикам отпор.

Глава 8. Четверо

Неопытна была в охоте рысь, Скиталась впроголодь почти неделю. Ночуя у подножья старой ели, Она во сне преследовала мысь. Да не догнав, пришлось ей пробудиться От неприятного озноба. Открыла глаз, потом уж оба. И обнаружила она себя девицей. *** Память хлынула бурным потоком В обмелевшие клетки ума, Как пшеница спешит в закрома. Опознала ладонью свой локон, Тут и вспомнила всю свою жизнь: И войну, и любовь, и утраты. Только где же одежда и латы? Я нагая, небесная синь Надо мною, вокруг только ёлки. Вроде вижу знакомый овраг. Что ж, туда и направлю свой шаг. Вдруг увидела что-то в иголках. Вот одежда моя и доспехи. Не придётся снимать с мертвецов. Как всё вышло в конце-то концов? Каковы у Уннеги успехи? Помню битву и мургла-урода, Помню, как меня выручил лес. На ладони глубокий разрез, Помню, был, но праматерь природа, Превращенье со мной совершив, Унесла мои раны и хвори. Мне легко, я бегу, я в задоре, Свежих сил ощущаю прилив. Будто я это, только моложе, Впрочем, я ведь и так молода, Но как будто живая вода Окропила мне душу и кожу. Как безжалостно вырублен лес. Трупы, трупы кругом бездыханные, Отвратительные, и гортанные Вопли чаек с высоких небес. Где же люди, есть кто-то не мёртвый? Вот посёлок, пустые дома… Лишь старуха, лишившись ума, Сверлит Олько прищуром упёртым. Что ей надо, чего она смотрит? Неприятно, по коже мороз. Голос немощный вдруг произнёс: — Эй, постой… Ты девица иль отрок, Под бронёй что-то не разберу. — Я принцесса уннежская Олько. Есть в посёлке живые и сколько? Отвечай мне быстрей по добру. — Значит, ты та сопливая дрянь, По причине которой сыр-бор? Что, Бохлют был плохой ухажёр? Эка цаца! Ушли в глухомань Все живые… где дикие люди Будут кости их жадно глодать. И отец твой туда же, и мать, На твоём… как его… Изумруде? — Что ты мелешь мне, ведьма проклятая! Все живые вернутся с полей, Ты ж отведаешь жёстких плетей! — И отправилась, гневом объятая, Мимо брошенных, сломанных хижин На большак, что ведёт ко дворцу. Дождь пошёл и стекал по лицу. Подходя по расквашенной жиже, Олько видит родительский дом. Он осунулся, стал будто ниже. Никого, а подходит всё ближе, Сердце сжалось щемящим комком. Пробежала пустынную залу, Галерею с её сквозняком, Всё побросано, всё кувырком, Только что там? То рыжий, то алый Свет мерцает из дальней палаты, Там, где с нею прощался любимый. Вот бы вышел сейчас невредимый! Вот бы было для сердца отрады. Если бы да кабы… а бывает! Ей навстречу выходит Пилон. Это явь. Это явь или сон, Олько, бедная, право, не знает. Это явь, это жизнь, оказалось, Под такой стук сердец не уснуть. Но какая-то новая суть В этом мире теперь учинялась. По стране поползла захудалость, Заметая следы того племени, Что свалилось в расщелину времени. Неужели их двое осталось? Двое… Вдруг из-за печки скользя, Появились дедочек и Пона. Олько взгляд подняла на Пилона, Пояснил он: «Пришли к нам друзья», — И представил ей чудо-гостей. Кое-как приготовили ужин, И последний рассказ был дослушан. Кстати, дедушку звали Иссей. Он сказал: — Эта встреча последняя, Мы уходим за дальний предел. Мы не знаем, что там за удел, Только путь на земле наш окончен. И должны мы, ни дня не промедлив, Оставляя на вас этот мир, Перебраться в тончайший эфир… — Отчего же уход ваш так срочен? Я так скоро привык, что вы рядом. Как теперь мне без ваших советов? На вопросы хочу я ответов… — Скоро сам их отыщешь, внучок. Может, мы и зайдём… листопадом, Вечность долгая, случай представится, Так условимся же — не печалиться. — Пона! Мне не забыть кабачок! Буду помнить я ваши уроки. Не печалиться? Как это можно! В мире, где всё так зыбко и ложно, Только вы указали мне путь. Приоткройтесь же, чудо-пророки, Что случилось, что стал я вам друг? Почему ты зовёшь меня внук? Объясните хоть самую суть! Пона молвила: — Правду тяжёлую Мы должны вам теперь рассказать. В общем, Олько, отец твой и мать… — Я готова услышать — убиты? — Да. Чужими лесами да сёлами Полетела уннежская конница, Чтоб волшебным мечом узакониться Побережьем от Гайи до Миты9. Рухнул всем ненавистный Мурглат, И Стефаний призвал всех к оружию. Люд откликнулся в единодушии, И, оставив родные дома, Волшебством окрылён, стар и млад Передвинуть Уннеги границы Ринулся. Стали кровавы зарницы. Смерть открыла свои закрома, В кои сотнями сыпались души, Потерявшие плотский удел. И от крови Варыш потемнел, Когда бросились было уннеги Воевать лоскуты новой суши У племён полудиких поморов, Но мечи потеряли свой норов, Лишь ступив за родные границы, Стали просто хорошим оружием. Поредели уннегов ряды, Свет померк лучезарной звезды, Где рубились они полукружием. И сомкнулось дикарское море. Два отважных, безвестных юнца, Исполняя свой долг до конца, Дав рассеяться вражеской своре, Погрузили тела их на плот. Ни зверям диким на поедание, Ни кочевникам на поруганье. Соблюли наш уннежский обычай, Поручив их теперь воле вод. Взял Варыш их в иные пространства, В беззаботные, лучшие царства, Погоняя волну свою прытче. Олько вышла одна на террасу, Осушая в закате глаза, И вернулась, лишь только слеза Испарилась в небесном просторе. — Мы, уннеги, суровая раса, Сердце грустью не должно мягчить. Кто остался? И как дальше жить? Жажда жизни нам больше чем горе. Доставай медовуху, помянем. Что стоите? В ногах правды нету. Пододвинув к себе табуреты, Гости сели, хмель кружки наполнил. Пригубили со скорбным молчаньем, После паузы начал Иссей: — Я великий кузнец-чародей, Моя дочь, вечно юная Пона, Мать так рано ушедшей Ристины, Потому и зовёт тебя внук. Чуть не выронив кружку из рук, На девицу Пилон поглядел: — Нет, ну если б к примеру кузина… Я учитель, перечить не смею, Как Пилон не поверит Иссею? — И поверил, и вдруг обомлел. Посмотрев, будто пьян без вина, На цветущую бабушку Пону. А она, улыбнувшись Пилону: — Не пытайся считать мои лета. Дочь Ристина была рождена, Когда осень дышала прохладцей, Мне тогда было сто девятнадцать. В этот год пролетела комета. Полоснула по небу серпом, С той поры стало много не ладиться. Много злости и много разладицы. И когда бы ни гений Клаврата, То давно б уже под сапогом У Мурглата томилась Уннега. Много лет избегали набега. А теперь все умчались куда-то На сердитых гривастых конях. Может, где-то и скачут поныне, А меж нами лишь только в помине. Нет Уннеги. Людей не осталось. Женщин двадцать на всех хуторах, Что остались с грудными детьми. — Ты их, Олько, с собою возьми, Прояви королевскую жалость. Но не будем вперёд забегать. Пал Мурглат под уннежским мечом, Побережье пылает огнём. Схватки, войны, убийства, делёжки. Брат у брата желает отнять Хоть бы малый кусочек земли, А Варыш бороздят корабли, И деревни стоят — головёшки. День, другой, и кочевников орды Проберутся и в этот дворец. Вы поймите: Уннеге конец. Остаётся лишь бегством спасаться. В той гряде островов, где фиорды, Есть известный вам маленький грот, Называют его Щучий рот, Вы любили в нём уединяться. Олько вспыхнула красным цветком: — Вы шпионили, как вам не стыдно! — Там темно и снаружи не видно, — Усмехнулся в усы чародей. Извинила принцесса кивком, Мол, не стану рубить сгоряча, Да к тому же и нет палача. Другой раз бы отведал плетей. И Иссей рассказал всё подробно, Передам только самую суть. Предстояло им в гроте нырнуть, А уж вынырнуть в центре атолла. — Окружён он скалою огромной, И отвесной, и гладкой, как лёд, А один только вход, через грот. Только люди не сыщут раскола В глубине между чёрных камней, Потому как сей ход — потаённый, От народа он заговорённый, Под охраной таинственных сил… — Уж не тех ли полночных гостей, Что ревниво хранят своё злато, И столь подло убили Клаврата? — Вдруг Иссея Пилон перебил. — Может быть, может быть, я не знаю. Я не видел из них никого, Я не слышал о них ничего, Только нас они здесь задержали. Знаю только, что не понимаю Ни конечной задачи, ни цели, Ни для струга, ни для колыбели, И в какие всё катится дали. Может, мы на Земле существуем, Чтоб Пилону и Олько помочь. Исполняем всё верно, точь-в-точь, Как нам снится порой в вещих грёзах, Только нам о них не рассказать, Не узреть их никак, не послушать, Напрямую врываются в душу, Лишь она понимает: ИНОЕ. И, очнувшись, спешим: кто ковать, Кто на горке под маленькой тучей Наварить медовухи шипучей, Придорожный трактир обустроив… Вдруг Иссей оборвал свою речь, Все на Пону невольно взглянули. Видно, ветры лихие задули В лабиринтах сознанья волхвянки. Протянула: «Уйдём через печь. Папа, ветер, ужель ты не слышишь, В печке пламя уж сердится, видишь. Да, откупорь нам медную банку». — Вижу, — он посмотрел на очаг, Свой мешок переставил он на пол, Синей жидкости в кружки накапал. Только в две — для себя и для дочки. — С инструментом оставлю рюкзак, Ты отныне кузнец-чародей, — Улыбнулся Пилону Иссей. — Клещи там, молотки да заточки, Пригодится постольку-поскольку. А ещё ты великий механик, За меня остаёшься избранник… Замолчал, а продолжила Пона: — Ты теперь, вечно юная Олько, За меня остаёшься избранница, Не судьба тебе будет состариться, Обратись только к лесу с поклоном. Лишь пробьётся сквозь смоль седина Или первых морщин появление Ты увидишь в своём отражении, Ты беги тем оврагом знакомым. Пробежишь через все времена, Обращаясь порой дикой кошкой, Всё одною и той же дорожкой. На тебя нет у смерти закона. — Ну, прощайте, мы всё рассказали, Остаётесь теперь вы одни. Да во веки веков ваши дни Пусть продлятся, — промолвил Иссей. — Вы живите сквозь время и дали. Узнавайте, творите свой мир, И ещё я забыл, вдруг Сапфир Возвратится с кровавых полей, На него положитесь легко. Не гоните, возьмите в дорогу, Он ведь праправнук Единорога. Он ваш третий. Ему лишь шепни на ушко… Он поймёт, и спасёт, и подскажет, Он с любой совладает поклажей… — Папа, ветер! — Что ж, до встречи, друзья, иль прощайте! И Иссей отхлебнул синей юшки, Пригубила и Пона из кружки, Съел остатки огонь-весельчак, И смешавшись в кружении и гвалте, Чародеи нырнули в очаг.

Глава 9. Остров