Олько и Пилон пытались Взять с собой людей остатки. Тех немногих, что не пали В дикой, беспощадной схватке. Только гордые солдатки Отвергали их призывы Да хватались за рогатки: — Прочь пошли, покуда живы, Полководцы и стратеги, Наказания вам нет! Погубители Уннеги! — А потом плевали вслед. Поплелись они вдвоём По исхоженной тропинке, Вдруг навстречу кто с копьём, Тот с мечом, другой с дубинкой, Вышла банда мародёров, Негодяев и подонков. Из уннегов, не поморов, Обнищавшие душонки. Об уннежском неприятии Его предупреждали… Ухватили рукояти, И мечей блеснули стали. Олько и Пилон, увы, В бой вступали не на равных. Но стрелою с тетивы, Из кустов высокотравных К ним на выручку Сапфир Вылетел в шипах нагрудных, Не страшась чужих секир, Окровавленный и чудный. Разорвал двоих шипами, Растоптал ещё троих, Олько и Пилон мечами Зарубили четверых. Банда в ужасе распалась, Разбежалась, кто куда, Девушка к коню прижалась, Окровавлена узда. Олько гриву гладит нежно: — Мы спешим теперь на остров. Будем жить там безмятежно, Будет всё легко и просто. Воротились во дворец, Уложили аккуратно С инструментами ларец, Книги старые Клаврата, Умных дюжину тетрадок Да на пару дней еды. Привели коня в порядок, И рукою под узды Повели его с поклажей По тропинке каменистой К побережью, там, где глаже Был Варыш. Перстом лучистым Солнце указало чёлн, Что дремал в уютной бухте, Отдыхающий от волн, На песчаном сухопутье. И поплыли-поскользили От косматых берегов К тем местам, где громоздились Гряды скальных островов. Между ними чёрный остров Возвышался вертикально. Ах, попасть туда непросто, Он отвесный и зеркальный. Ни пролаза, ни просвета В этом чёрном монолите. И какой же создал это Удивительный строитель?! Наконец, в прохладу грота Лодка тихо заплывает, Меркнет солнца позолота, Крики птиц, и те стихают. Тихо, только стук сердец, Неуютно и тревожно. Первым вышел жеребец На площадку осторожно. Он под груз подставил спину — Примотали бичевой, Пропустив через брюшину. Конь толкнул челнок ногой. А потом Сапфир, как рыба, С брызгами нырнул ко дну, Чтоб сыскать проход под глыбой. Груз тянул на глубину. Люди прыгнули вослед, Долго падая в пучину, Вдруг внизу чудесный свет, Словно тысячи лучинок. Это рыбы-светлячки Освещали донный путь. Полусонные рачки, Прочая морская суть Выползала из-под камня Поприветствовать гостей, Заглянувших столь спонтанно, — Лошадь и двоих людей. Те же шли в руке рука, Озираясь восхищённо. Тоже, чудом удивлённый, Конь — с поклажею бока. Долго-коротко, а вышли По пологому песочку. Видят: солнце в синей выси, Скалы, сосны и цветочки. Копошится выдра в плавнях, В бухте хлюпает волна. Жаль, из-за громады камня Им Уннега не видна. Их венчали эти сосны, Эти скалы, эта высь, Птичек хор многоголосный Пел им песни. Волк и рысь, И олени, и барсук, Выдра выползла на сушу, Всякий брал еду из рук, Всякий человека слушал. Мёда притащил медведь, Заяц — заячьей капусты, Рыбы наловили в сеть Из ручья поближе к устью. Оказалось, конь Сапфир Языков знавал премного. Был для всех зверей кумир Правнуком единорога! Стали жить да поживать В равновесии с природой. Ни сказать, ни описать, Как чудесно шли их годы. Повзрослели сын и дочь, И однажды на рассвете Унесла их лодка прочь. Отбыли в Европу дети, Тайну острова храня. И Сапфир простился с ними: — Не сердитесь на меня. Ваше счастье кто отнимет? А другим я нужен очень, Мне свою пора бы жизнь Обустроить, между прочим. Так что вы без укоризн… Отплывала и Олько от острова, Чтобы рысью в лесах погулять. Чтоб когтями кошачьими острыми Сосны, милые сердцу, обнять. Чтобы время над ней не глумилось, Искажая её красоту. Чтобы хвори, болезни и хилость Обходили её за версту. Как-то летом с прогулки жену Поджидал наш Пилон на песочке. Он чертил да глядел в глубину. Наконец-то в промокшей сорочке Из воды, из-под глади зеркальной, Выходила прекрасная Олько. И механик наш конгениальный Побежал со всех ног: «Сколько, сколько Можно ждать тебя, чудо природы? Без тебя мне ни ночь и ни день. Без тебя полчаса — словно годы. Я томлюсь, будто в клетке олень!» — Зато я, посмотри, — о, какая! Будто не было прожитых лет. Для тебя я пришла, молодая, Замечаешь ты что-то иль нет? — Ничего-то я не замечаю! Я тебя слишком сильно люблю. Я настолько тебя обожаю, Что, наверно, никак не смогу Оценить: ты моложе иль старше. Для меня ты как солнечный свет, Каждый день мой светлее, чем раньше, Я в потёмках, когда тебя нет. А теперь в голове моей блажь, Истомились и плоть, и душа. Ах, какой замечательный пляж! И не жалко же им чертежа! Только мой не об этом рассказ, И к тому ж он исправил рисунок, Переделав его, и не раз. И горазд же он был до задумок. Он подвёл к нему Олько. Та, руки сложа: — Не возьму что-то в толк я, Здесь слег иль баржа? Что им движет? Весло, паруса? А улитка к корме прицепилась? Ну а эта вдоль борта зачем полоса? Это всё тебе ночью приснилось? — Это я, свои дни коротая, Вынул старый отцовский сундук И немало увлёкся, читая Книги древние разных наук. Мне попались труды Архимеда Об условиях плаванья тел. Так читал, будто лично беседу Я с самим корифеем имел. Вот и понял я: можно построить (в перспективе) корабль подводный И прекрасно его обустроить, И чтоб был он весьма быстроходный… — Ладно, если прокатишь на бочке, Не утопишь, — спасибо за то. — Я серьёзно, а Вам всё смешочки. — Ну да строй, от меня ещё что? — То, что Вам это неинтересно. Ты не веришь, а я докажу! — Ни полстолька. — Спасибо, что честно. — Ладно, слушай, вот я расскажу, Что я видела, бегая кошкой. Шёл верхами отряд иностранцев Неприметной лесною дорожкой. Все в кольчугах, не жалуют панцирь. Впереди богатырь на дородном коне Мохноногом, и грива златая. Странноватый язык их неведом был мне. Как ни слушала, не поняла я Ни словечка из песни печальной, Что тянули солдаты уставшие. Долго шли из страны чужедальней, Видно, многие ночи не спавшие. Вот на мост заезжают они. Помнишь мост через речку Причуду? Вдруг как будто бы из-под земли, Из-под камня, ещё ли откуда Выбегает хромой старикашка, Угрожает обломком меча. Сам тщедушный, в лохмотьях рубашка, Но готов рубануть он с плеча. Шепелявит он им по-мурглатски Сквозь беззубый, ввалившийся рот. Восвояси велит убираться. И вот тут я узнала — Левгрот! Богатырь обернулся к дружине, Поведя удивлённо рукой, Что, мол, мелет хромой дурачина? Те смеются, и вправду, чудной. Встало войско в недоумении, Незадачу решила лошадка, Тюкнув сверху копытом по темени. Дед упал да, скользнув под оградку, Полетел, да о камни и в воду, И весёлый брызгучий поток Подхватил и понёс воеводу, Словно лёгкий осенний листок. Пожурил было витязь коня, Называл его именем Бурка. И стегнул кнутовищем плашмя, Конь заржал недовольно и гулко. Я узнала потом, что сии чужеродцы К нам из южной пришли стороны, А себя называли они новгородцы. Приглянулись им наши леса, валуны, И решили они эти земли Ко владеньям своим приобщить. И Уннега их вроде приемлет, Да и должен же кто-то здесь жить. *** Вот, пожалуй, и всё об Уннеге. Новгородцы здесь укоренились, Хоть не сразу. Шли войны, набеги, Шведы, викинги с моря ломились. Ну да нашим героям, им всё нипочём. Их хранит заколдованный остров. И ни капли не скучно в раю им вдвоём. Между тем, год от года свой остов Обретает подводное судно, Вырастают крутые борта, Ах, работать в охотку нетрудно, И дивится Пилон: красота! Покидая под вечер чудесный ковчег, Часть души в нём Пилон оставлял. И трудом, и талантом своим человек Свой заветный шедевр оживлял. Помогала в постройке семейка медведей, На окраине леса в берлоге живущих. Тяжкий молот работал по стали и меди, Поднимаясь и падая в лапах могучих. Медвежата качали меха. Было весело им наблюдать, Как в печи разгоралась ольха, Норовили побольше поддать. Раскопав кучу старой соломы, Он достал знаменитый свой меч. — Помоги же мне, старый знакомый, Искру жизни мне надо разжечь. Уложил кладенец возле киля На подставку из лучшей сосны, А на утро осыпались гнилью Две дотоле пригодных доски. На корме оторвало заклёпки, Подломился четвёртый шпангоут, Стопор таль не фиксировал чётко — Обнаружил изъяны дредноут, И теперь он их сам отметает. И Пилон рассудил, что к чему: — Это, видно, ковчег оживает. Это меч помогает ему. Годы шли неуёмно и счастливо, И Пилон, уже немолодой, Ослабляет подпорки опасливо, Прокатиться спешит он с женой. Неужели окончен был труд? Вдруг он понял, что делать и нечего. Так же волны по морю бегут, Так же ветры свистят переменчиво. Не летели букеты цветов, Мир безмолвствовал. Как тут рассудишь? Он к жене, мол, корабль готов! — Поздравляю, ты ужинать будешь? Вдоль полозьев скользнула подлодка, Подтолкнуть помогали медведи. И поплыли старик и красотка, Солнце ярко горело на меди. Да, с женой он успел прокатиться И корабль довести до ума. Суждено было замыслом сбыться, Не у многих такая судьба. О счастливец! Он прожил два века людских! Но однажды весной на рассвете Стук усталого сердца Пилона затих И прервалось его долголетье. Те же ветры и бабушку Пону забрали, Только смог их Пилон обмануть: — Тело бренное? Тело, конечно, отняли. Только Вам не отнять мою суть. Воплотился в корабль я подводный, Вы ж не властны над кованой сталью. Подчиняется мир Вам животный, А меня Вы возьмёте едва ли. Я Пилон. Я живая машина, И отец мой — Великий Клаврат. Эта смерть для меня что дробина, Я живой и, заметьте, женат. И неслись они тёмными водами, Раздвигая упругость студёных морей. И столетья казались им годами, И любовь не желала бросать якорей. Расставались, конечно, порой было нужно Понимать, чем живёт окружающий мир. Выбиралась царица морская наружу. Что хоть носят? Атлас? Кашемир? Что творится в науках, искусствах, Как тираны границы кроят. Даже рек переменчивы русла, Даже горы не вечно стоят. Обучалась за деньги в Европе, Говорила на всех языках, На планеты смотря в телескопы, Знала толк и в изящных стихах. Содержал их безбедно Варыш, Тот, что озером Ладогой стал. Утопали суда, и барыш Для любимой Пилон собирал. Воротится домой Вечно Юная, Чуть ладошкой похлопает воду, К ней машина, живая, разумная, Из глубин да в любую погоду. Он резвится и в пене задорится, А потом подойдёт под причал, И замрёт, и волна успокоится. Так Пилон свою Олько встречал. Олько ступит ногою на палубу И ладонью скользнёт по рулю, Сразу запад багрово-коралловый Ветром дрогнет, и враз кораблю Паруса надувает упруго, И Пилон уж летит над волной. Наконец он дождался подругу, И смеются они под луной. Он спешит показать ей глубины, Что он нового в море узнал. Люк задраен, и чудо-машина Опускается в скальный развал. Паруса распускает подводные, Чтоб морские потоки ловить, И поймает теченье пригодное, Чтоб глубинными далями плыть. А зимой наша Олько скучала: Засыпал он во льдах, как медведь. Лишь зверушки её навещали, Та давала им всякую снедь. Приходилось ей многое знать и уметь, Так как техника просит ухода. Всё стареет: доска, паруса, сталь и медь, Коль за дело взялась непогода. А с таким кораблём ну куда же в ремонт, Сразу будут вопросы, проблемы… Отправлялись они за седьмой горизонт, Где за гульдены и соверены На давно позаброшенных верфях Починяли пираты свой флот. Негодяи, подонки из первых, В основном покалеченный сброд. Кто в лихих переделках здоровье утратил, А кого покалечил острог, Здесь давали приют всякой братии. Знай работай, а рот на замок. И не спрашивали документов, Кто вы, что вы и чем промышляли, Лишь в лицо признавали клиентов. Ну, бывало, конечно, стреляли. Олько знали, её принимали Как царицу студёных морей, И вопросов ей не задавали, А она не жалела гиней. — Увлеклась я, — заметила Соня. — Ведь совсем не об этом рассказ. Я вернулся в реальность. На склоне Мы сидим, а на скалах — баркас. — То есть кончилась первая серия? Дабы кровь разогнать по артериям, Ты не хочешь немного пройтись, Продолженья рассказа в преддверии? Соня мне протянула ладошку. Я помог ей подняться с бревна. — Уж рассказа осталось немножко. Мы пошли. Продолжала она: — Я б могла рассказать и о том, и об этом. Но давай перескочим мы… тысячу лет. Век двадцатый. Слепя электрическим светом, В порт въезжает бензиновый кабриолет.
Часть III. Над розовой скалой
Глава 1. Позавчера я шёл звонить
Удивлён я, столько лет Не разрушится сюжет? Головою покачав, Говорит: «Кабриолет Въехал в порт, пыхтя трубой». Там, под грузовой стрелой, Напряглись стальные тросы Над машиной паровой. Вышла дама, вся в смятении, И порывистым движением Бросив краги и очки На переднее сиденье, Поднялась на стену дока. Ей навстречу мастер-дока На железных переходах. Слушает она, а око Видит низко под собой: С рассечённою кормой, Обнажив свои трюма, Не в ладах с самим собой, Без центральной переборки, На распялках и подпорках, В напряжении застыл Сам Пилон ни жив, ни мёртвый. Сколько раз тебя кромсали! То, другое улучшали! Будь он проклят, ваш прогресс. Что, счастливей люди стали? Начинайте, что ж тянуть. И в разверзнутую грудь Опускается машина. — Аккуратней, подтолкнуть. Эй, поберегись! — кричат, Опускают агрегат, Приживляют к кораблю. Гайки жалобно скрипят… На монтаж уйдёт неделя. Время… длится еле-еле, Время снова поползло, Как баржа с песчаной мели. Не хватало Олько сил Наблюдать через распил, Как чужие люди в робах Топчут внутренний настил, Тянут кабели, ворчат, Молотки, ключи стучат, Что-то жгут и расплавляют, Стелется тяжёлый чад. И ушла она. В отеле, Где жила уже неделю, Отвернулась от всего, Как монах-отшельник в келье. Но покоя не сыскать. В пору криком закричать В час, когда Пилона сердце Начинает в ней стучать: — Что им надо, кто они? Что же ждёт нас впереди? Страшно мне, я умоляю, Ты хотя бы объясни. К ней летит Пилона зов По невидимым каналам, И она: «В конце концов! Сколько можно жить без слов! Сколько можно жить без тела?! Ведь сейчас другое дело. Ведь идёт двадцатый век, Нет возможностям предела. Верь мне, я близка уже. Новый дом твоей душе Я сыщу пренепременно». Напряжён, настороже, Терпеливо ждал Пилон. Как обрадовался он! Отворилась топки дверца, Первый занялся огонь. Угль пал на колосник, Дрогнул пламени язык. Ползуны зашевелились, Механизмы оживились, И машина ход взяла, Да как лебедь на крыла, И пучину мнёт и топчет, Расступается волна, Ветры не страшны лихие, Можно спорить со стихией. Всё поёт, и это жизнь, И полёт, и эйфория. То живое в неживом, Но не призрак, не фантом Мчит, не ведая предела, Только пена за винтом… *** По валежнику, по мху Соня бережно ступала. Я как в сказке наяву Шёл, молчал. Она молчала. Говорю: «А что, быть может, Прямо здесь ступал Клаврат В сапогах из толстой кожи. Там же встретила закат Его бедная Ристина. За леском Пилон ковал. А Левгрот плёл паутину И оттуда вот напал». Соня вдруг остановилась: — Да, вот здесь шагал Клаврат И насмерть безумцы бились, Чтобы жизнь пошла на лад. Там за розовой скалою Обнаружили Ристину, Если хочешь, то зимою Мы пройдёмся через льдину. Я спросил: — Какой зимою? Будем здесь мы зимовать?! — Друг мой, правду я открою. Срок тебе её узнать. Помнишь, как ты шёл звонить Позавчера, мой милый? Я отвечал: — Да как забыть! Та ночь была красивой В разрядах молний. Было так. И я профессору звонил. Но ты узнала это как? Один под дождь я выходил. — Один? — и подняла глаза. Её глаза… где мне встречались? О боже, что за чудеса? Когда и где вы мне являлись? Нет, не сегодня, не вчера И не тогда, пять лет назад, Когда спускались вечера На наш любимый Летний сад. Я помню эту пару глаз Средь молний грозовых разрядов. Но не могу узнать я вас, Таинственных кошачьих взглядов. — Узнал меня? — спросила Соня. — Ещё, пожалуй, не вполне. — Один ли шёл, старайся, вспомни… Письмо не помнишь на окне? Кому и как ты рявкнул «брысь»? Смекни, зачем я рассказала Историю, в которой рысь Лесами долгими бежала. Я вспомнил: — Да, я шёл звонить, Я помню, кошка шла со мною… — И обомлел: — Не может быть!.. Ты Олько? — Олько! Пред тобою! — Ах, Сонечка, не может быть, — Сражён я будто наповал. Не мог никак вообразить Да никогда не ожидал. Ведь я же сам обосновал, Что это всё возможно, Но вместе с тем я понимал, Как делать будет сложно. Ведь я свой труд сопоставлял Со сказочным рассказом, Не чаял, не предполагал… Вдруг — ты, и Олько сразу. — Я только лишь желаю знать, Зачем пошла ты на обман? Решила мною поиграть? Да, напустила ты туман: Многозначительные фразы, Что всё так «сложно и потом». Легко б всё получила сразу, Ан нет, решила красть тайком. Всё хитро, и письмо не в ящик, В окошко, только в чём прикол? — Ну да, покуда был ты спящий. Второй этаж и липы ствол, А рядом форточка открыта. Прыжок, и кошечка спустилась. И всё… и дело шито-крыто. А ты кричал. Что тебе снилось? — Сон «удушение воровки», Где я победу одержал. Мои движенья были ловки, Её не кошкой представлял… — Да, пробралась, тетрадь украла, Да, напустила я туман, Но зла тебе я не желала, И был мой вынужден обман. Клянусь сегодняшнею ночью, В ней места не было для лжи. Она ведь нас сковала прочно. Иль скажешь, это миражи?! Желанье сильнее смерти, И страсть — промасленный фитиль, Когда неистовые черти Раскачивали яхты киль? Тебе «воровку» я простила, Поскольку времени нехватка. Уже летит к нам что есть силы Пилон, и я должна быть краткой. — Пилон, сюда? — А ты что думал? Он любит, он меня спасёт. К костру вернёмся, ветер дунул, И вновь позёмкою метёт. Я думал: ускользает счастье, Его отнимет у меня кузнец. Но ведь зима, грядёт ненастье… А навигации конец. Ведь он же просто батискаф — Поставлю у причала. Иль так нельзя? Иль я не прав? А! Выбраться б сначала! Мы опустились у костра, И снова Соня продолжала: — Всё это было как вчера, Я помощи везде искала. Раз возвращалась в Петербург Я после поисков бесплодных. Нет, ни учёный, ни хирург И ни колдун из самых модных И не приблизились к проблеме Перемещения души. Лишь зря трещали в этой теме Упрямые карандаши. А век двадцатый, век-обманщик, Он, обнадёживший вначале, Вмиг облетел, как одуванчик. Все ошибались. Или врали. А я работала в огромных И уважаемых НИИ. Я сочинений многотомных Перечитала много и… Несметных стопки публикаций Объединив в единый круг, Я защитила диссертацию, Став сразу доктором наук. А только было всё напрасно. И мой Пилон зимою спал В анабиозе, безучастный, Он опирался о причал. Но вдруг про ваш НИИ узнала — Уже отчаялась, и тут… — Его название звучало Так интересно: ИНСТИТУТ10. Тотчас устроилась завлабом, Потом уж дали ваш отдел. Когда же ты со мной по саду Вдруг прогуляться захотел, Так завертелось и пошло, Ведь я влюблялась, я влюбилась. Как чудо-мельницы крыло Вмиг под ветрами раскрутилось, И будто бы река весной С обрыва ринулась в разгон. Всё на пути поток шальной Сметал. А где же мой Пилон?! Да неужели смыт стремниной, Теперь одна я на плоту? Нет. Я спасу тебя, любимый. Дай руку, дай же руку, ну! Но руку я твою сжимала. Да, это я с тобой прощалась. Да, это я тебя теряла. И, от самой себя спасаясь, Я от самой себя бежала, Любви негаданной боялась. Тогда с трудом ладонь разжала, Тогда меж нами нить прервалась. Я говорю: — Ну, прямо пьеса! Есть и любовный треугольник. В нём муж — корабль, жена — принцесса, И одураченный любовник… — Опять нудишь ты про своё: «Ах… Обманули, обокрали». Не торопись корить житьё, А выслушай сперва. Могла ли Я, обошедшая так много Неторных жизненных дорог, Секрет всей жизни без залога Тебе поведать, мой дружок? Иль мало сказок я слыхала И сладких песен о любви? Всем грош цена им, да без мала! Уж это правда, c’est la vie. — И что ж, должно было залогом Моё изобретенье стать? Когда узнаю я о многом, Не отдадите Вы тетрадь? Она в ответ: — Ну, ты опять?! С тобою будь твоя наука. Ну а тетрадь… да что тетрадь! Одна любовь всему порука. Твою проверила любовь. Припоминаешь, ты сказал, Отдам, отдам и жизнь, и кровь. Ты сам рецепт мне подсказал. И впрямь: опасность презирая, В мои объятья ты, дружок, Спешил, когда фортуна злая Нас растирала в порошок. Забыв о смерти в миг блаженства, Меня у жизни на краю Ласкал, считая совершенством. «Ценою жизни ночь мою». Теперь ты мой, теперь ещё ты наш. Мы те, кто мечется по свету. Любой из нас — особый персонаж. Мы жизнь свою, как эстафету, Передаём. Мы вышли из корчмы, Где Пона медовуху разносила. Мы что-то совершить должны, Но что? Какая нами сила Движет? И если жизнь не сон, Чей мы осуществляем план, Да и хорош ли, право, он? Кто «пишет ВСЕХ СУДЕБ роман»? Всё те же, кто убил Клаврата? «Кто против тех, кто против нас?» С тобой найдём координаты… — И фото — профиль и анфас. О перемене ДНК Я прочитала твой трактат, Он сыроват ещё пока, Но изобрёл ты аппарат. Поставив новый код в программу, Перешагнём земную суть, Откроем мир, столь многогранный… — Да Вам лишь рукавом махнуть, — Я, усмехнулся: — Ха-ха-ха. Вот именно, лишь изобрёл. А Соня: — Сделать — че-пу-ха. Лишь время да рабочий стол? — Условия и материалы, — И золото, и серебро, И денег кучу, для начала. Да редких микросхем… ведро. — Нормально, Вадик, вёдер хватит. В лаборатории всё есть. Принцесса все счета оплатит. Не говори, что их не счесть. Так ты идёшь, мой чудный гений, НЕЗРИМОЕ со мной искать? По сути (нам ведь не до прений). — А… чувство ВАШЕ проверять? Мы будем? — Выдумать такое! Ох, насмешил, ой, любишь сочинять! У женщин дело тут другое. Их чувств не нужно проверять. — Как хорошо, что всё в порядке. Нужды в проверке никакой, Верстой обходят недостатки И плоть, и душу сей святой. С тобой готов в огонь и дым, До края света и за край! Мы улетим, мы воспарим. Ну, где же твой речной трамвай? Ах да, и о Пилоне, кстати. Проблему предстоит решать. Тут вот бы что хотел сказать я… — Не смей его так называть! — Ты рассердилась? Это зря. — Да ну тебя уже, ей-богу. Оставь, не трогай ты меня. (Хотел обнять я недотрогу). — Вадим, сейчас же прекрати, Я чувствую, Пилон всплывает, Прошу, подальше отойди — Он ничего о нас не знает. И я застыл: вот-вот всплывёт Стальной брутальный кит. И женщину он отберёт. И чужака он оттеснит. Суровый, в панцире веков, Он мне не даст её присвоить, И будет вся моя любовь И толики его не стоить. И вдруг раздался плеск — он всплыл Почти что рядышком у ног. Как будто пёс, что приуныл, Он носом на песочек лёг. Ура! От сердца отлегло, Он вовсе даже и не злой. Железный, ну так что с того? Я понял — он и впрямь живой. Иной воскликнет: «Прекратите Нести нелепицу и бред! За дураков нас не держите, Машин живых на свете нет». Не веришь — не неволю, что же, Знать, мой рассказ не для тебя, Но я клянусь, что сердцем, кожей Я осязал его от носа до руля. Есть у машин сердца и лица. Коли не веришь ты опять, Тогда переверни страницу Иль вовсе отшвырни тетрадь. Верну к Пилону свой рассказ. Пусть с ним не поболтаешь, Его я руку не потряс, Но иногда ведь понимаешь Без слов. И стало мне понятно: Я принят в братство пилигримов, Хотя и маловероятно, Но вдруг… сей серый мир покинув, Не сгинув, выйдя прогуляться В иные, лучшие сады, Случится с многими встречаться, И сквозь волшебные пруды Мы вынырнем: я — в лунно-белом, Она — в небесно-голубом. Хоть… обладают ли там телом? Ах, все условности потом. Клаврат, уннеги за столами Встречают как героев нас И угощают пирогами, И пиво пенится и квас. Стефаний: «Нам пути открыли, Перемещайся, без проблем. А раньше, раньше так мы жили?! Где ж бочка? Медовухи всем!» Мои мечты прервала Соня. Опять куда-то нам спешить. — Подумать можно, что погоня. С Пилоном дай поговорить… «Туши костёр быстрее… эй! Цепляемся, уходим в море». Пилон на трос налёг сильней, И оба судна на просторе. И снова Соня у штурвала. И, «Вьюгу» подхватив под борт, Мы двигались в составе счала, Покуда не нашли фиорд. Там был причал и дом с трубой, Лесок с облезлою скалою Да купол неба голубой, Что примерзал ко льду зимою. — Край света здесь, иль я не я. А дальше, очевидно, рай? Здесь всё кругом по-э-зи-я. Отсюда выглянем за край? — Красиво здесь? — спросила Соня — Как в сказке! Захватило дух. И телефон здесь не трезвонит, И сердце лёгкое, как пух. Вот, что такое гений места. — Я здесь живу, а вот мой дом, — И пригласила было жестом. — Дом классный. — Да ты не был в нём! — Потом. Ты покажи Пилона, Всё-всё мне интересно в нём. Ведь не секретная там зона? — Да нет, конечно же, пойдём. Мы вновь вернулись на корабль, Где я уж был, да только в рубке. Как интересно. Древний кабель Из медной телефонной трубки. Компас семнадцатого века. Приборы сталинских времён. Походная библиотека — Старинных книжек миллион. Все в древних кожаных обложках, Хрустят шершавые листы. — Ух ты, в серебряных застёжках. Тяжёлая, её читала ты? Неужто их читал Клаврат? Качнула Соня головой: — Не спасся ни один трактат. Наш остров скрылся под водой. Теперь там бездна, мрака мрак, Там глубина глубин. Туда не донырнёт никак Ни рыба, ни дельфин. Пилон нырял — чуть не погиб. О, как трещали переборки! Вернулся — на борту прогиб. Тогда поставили распорки. Я восторгался. Все каюты Роскошны были, как дворец. Довольно блеска и уюта, Но оказались, наконец, Мы в отделении машинном. Здесь от пайол11 до дымохода Не только было всё старинным, Но погибало без ухода. Навеки склёпанный, остыл Котёл на мощной раме. Он без протопки опочил И зря давил фундамент Своей тяжёлой чёрной тушей. Здесь было всё кругом такое. Сказал я Соне: «Ну, послушай! Тут всё как будто неживое. Из механизмов и машин Остался только дизель главный. Весь в масле он стоит один. Насколько он ещё исправный? Пятидесятых. Надо понимать…» — Сороковых… коришь меня?.. — Машины нужно уважать, Ну, право, так нельзя. — Тяну с ремонтом, я всё знаю, Я всё надеюсь… и Пилон… Ему я тело обещаю. Он терпит, ждёт и любит он. Пройдя сквозь узенькую дверцу, Мы попрощались с кораблём. Его изношенное сердце Я болью ощущал в своём: — Пилон, уж ты мне друг навек, Уже люблю тебя как брата! Но ты давно не человек, Будь сильным и смирись с утратой. Ты дорог ей в её воспоминаньях, Ты дорог ей как нынче есть. К чему ей разочарованье. Кем ты окажешься, бог весть? Машину новую поставим, Избавим от старья и лома, Компьютеры, всё-всё доставим, Общаться сможем по-иному… Но всё, пришли. Дверь отворилась, Ласкает ухо скрип петель. Ужель уют? Иль всё приснилось? И нас ждёт ужин и постель?
Глава 2. Зима, Варыш и всё такое
Наутро я один проснулся. Встревоженно к окну метнулся, Туман повис, не шелохнулся, Я в нём огней не замечал, И на заброшенный причал С письмом в руках, раздетый, вышел. Меж строк я голос Сони слышал: «Ушла с Пилоном на три дня». Да что ты, Соня… Как же я?.. Она с Пилоном… БЕЗ МЕНЯ. Идут глубинами и в шквал, В её руках скользит штурвал. Я, верно, глупо ревновал, Но чёрный змей пробрался в грудь, Любовь пытаясь умыкнуть. Она и впрямь его любила, По палубе не шла — парила, Ах, как ложилась на перила Её рука, не описать, Не поделиться, лишь страдать. А от меня она хотела, Чтоб я вернул Пилона в тело, Так как душа не улетела. Нет, Соня, я не чародей, Я не Пилон и не Иссей. Я изобрёл совсем не это. Убей, не знаю я секрета, Тем более что тела нету. Когда обрушилась скала, Его останки скрыла мгла. Я создал излучатель поля (Его шутя назвал я Поля), Чтобы делила ДНК на доли. Не мешкая, из этих кирпичей Составить можно ДНК зверей. Но звери — это самое простое: Одно живое превратив в другое, А мы хотим преодолеть земное. Уж Соня кошкою ходила, Ей помогала леса сила. Пилон, а до него Иссей Посредством колдовских идей Волшебный жизненный елей Своей души могли пролить И неживое оживить. Но то что вы хотите — нет. Машину в человека — бред, Обратный не купить билет, И объясняю популярно: Из корабля не сделать парня. Я в мыслях с Соней пререкался, Пока по комнатам слонялся. А вечером обосновался Я за столом. Нашёл тетрадь. Пришлось в ней много замарать, Переиначить заново, Поудалять туманного. Корпел до утра раннего. И так три ночи и три дня, Покуда сон не гнул меня. Я долго спал. Когда ж проснулся, Уж над заливом лёд сомкнулся. Пилон (а с ним я разминулся) Вблизи причальной стенки спал, И первый снег уж засыпал Причал и Сонины следы. Метёт. Отложен час вражды. Без этой зимней ворожбы Как знать, что б дальше с нами было. Случилось же, что полюбила Нас эта дивная зима, Сдав на сезон нам терема, Открыла счастья закрома. Где всё ничто, где было всё И время наше и ничьё, Где мы любили и творили. А раньше здесь уннеги жили… Когда б здесь ангелы кружили, То я не удивился б, нет. Ах, если был бы я поэт, Способный описать большое, Любовь и чувства, всё такое, Была бы повесть про другое. Но графоманы и поэты Уж все придумали куплеты, Что людям больше счастья нет, Как на двоих встречать рассвет Иль в сумрак милый силуэт С волненьем лёгким узнавать Да вместе время убивать. Описывать создание «Поли»? Едва ли вам достанет воли Читать про запах канифоли, Флюс и диодные мосты. И стих не любит пустоты. Хватило всякой кутерьмы, Но всё-таки к концу зимы Проекты завершили мы, Соорудив не только «Полю», Но и её аналог «Колю». Две чёрные коробочки, всего-то. Но крышку повернёшь пол-оборота, Тотчас же начинается работа. В миллисекунды организм Переживает катаклизм — И мы в обличии ином. Когда всё кончится добром, Не превратимся в биолом, Удастся изменить нам статус-кво. И уж совсем другое существо, Чей код в программу мы введём, Обрящет массу и объём. И мы пройдём его путём, И, верно, удивимся много, Короче станет нам дорога До параллельных измерений. Пора принятия решений Уж позади, и ночь волнений Глядит на нас через окно. Меж нами было решено На испытания плыть вдвоём. Поспать бы, на заре подъём, Немногое с собой возьмём. Тревожно… Всё ж я засыпаю, Съезжаю в забытьё по краю На край береговой каймы. На море сильной нет волны, Рассвет сменяет время тьмы, И в первом свете вижу я, Как засверкала чешуя. Иль это всё морская рябь? Но водная распалась зябь. Дракон морской, ни дать, ни взять. Он приближается, растёт, Хвостом и ластами гребёт. На вид зверушка вроде Несси, Ей хочется покуролесить. Уже глядит, головку свесив. — Ты что, проказничать спешишь? И понял: это сам Варыш. Петлёю шею уложил И в воду морду опустил. В воде пасть-пропасть отворил, Вода текла в огромный рот. Он рос, он заслонял восход. Взлетев главою к небесам, Из горла выпустил фонтан. Не понимал я, в чём тут план, Но было зрелище красиво. Струя воды огромной силы Неслась над морем, как стрела, Пока огромная скала На брызги, коим несть числа, Струю воды не раздробила. И радуга всё озарила. Струя по скалам рикошетом, Как будто не водой, а светом Она была. И радуги при этом Переливались, всё искрилось. Но, чу! Ведь что-то изменилось. Став с кошку по величине, Дракон приковылял ко мне. И ну мне ластой по спине! — Не надо! А-а! Не тронь меня! — Проснись же, Вадик, это я. — Ой, Сонечка, что мне приснилось! Пупырчатая дрянь прибилась. Дай мне водички, сделай милость. — Пей, дорогой, ты весь дрожишь. Я знаю, приходил Варыш. Является он в снах незваный. Сюжет, наверно, тот же самый? Опять пускал свои фонтаны? Я был немало удивлён: — Ужель один мы видим сон? — Да, очевидно, гений места. Ко мне приходит лет уж двести. Я думала, какое-то известие Он норовит мне сообщить, К чему-то хочет приобщить. Пыталась я с ним поболтать, А он лишь струи испускать. Рептилия, ни дать ни взять. — А я считаю, есть тут суть. Вдруг он указывает путь? Старается он нам в угоду. Он говорит, что через воду Искать нам нужно вход в природу. — Ах, глупый сон ты позабудь, Сегодня мы должны нырнуть. Тюленями… Иль есть сомненья? Мы вроде приняли решенье, А ты трактуешь сновиденье. Получится, мы будем осторожны, И мне, однако, так тревожно! Минутки не уснула я. Уж просыпаются моря, Матросы тянут якоря. Вот-вот уже Пилон проснётся, И нам тогда втроём придётся… Тут я: «Не буду понимать. Устал я, Соня, объяснять, Могу в артель его принять, Лишь только в форме парохода, Он, кстати, требует ухода». — Вадим, всю зиму я молчала. Я взвешивала и решала, Кто будет мил, кому опала. В душевной я была борьбе. Не выбрала, представь себе! Не будь ханжой, так, мол, нельзя. Любить двоих — моя стезя. Его люблю я и тебя, Тебя же крепче иль его… — Да ведь не выйдет ничего! А если бред предположить, Что нам удастся оживить… Да что ты, хочешь всё убить?.. Наш треугольник не решить. Как скажешь, так тому и быть. — Ты прав, любовные узлы Не развязать, они так злы, Сердца сжигают до золы, А их бразды кровавят душу. Уж лучше махом их порушить. Но это для простых людей, А ты-то, ты-то — чародей. Не смейся, без пяти, ей-ей, Пройдёшь цепочку превращений, Тогда почувствуешь свой гений. — Оставьте льстивые слова, Не закружится голова, Суть самую скажи сперва, Что ты придумала. Не то Подай мне шляпу и пальто. — Пальто и шляпа, всё на месте, Но май, на улице плюс десять. — Давай, уж уши я развесил. — Я быстро изложу свой план. Потом приляжешь на диван. — Уж я лежу, пожалуй, к делу, И мне не нужен отдых телу. Душой бы отдохнуть всецело, Вот-вот на атомы дробиться. — Да ты послушай. Что браниться?! Я вот ведь что спросить хотела: Пилона душу можно ли от тела Отмежевать? Она ж не улетела. Ответил я: «Пока что нет. Коль обнаружится эффект От завтрашнего — можно (Коли потрудимся дотошно) Создать условия… но… сложно. Я вот что вижу приближённо, Хотя всё неопределённо: Начнём Пилона разбирать, Тут душу полем удержать Придётся. Не скажу опять По энергетике… поможет лишь ЛАЭС12. Ответ мой в целом оправдал твой интерес?» — Да, то есть в поле наведённом Удерживаем душу заключённой В энергетический сосуд, а оный расходует энергии немало. И чтобы ток её ничто не прерывало. — Всё так, но что ты замолчала, Спросив о малом для начала? — Ох… — головою покачала, — Тут… если ты не возражаешь… Ведь ты Пилона уважаешь… Тут, видишь ли, какое дело… Хотела я в твоё бы тело Пилона душу поместить. — В моё?! Позволь же мне спросить: А как с моей душою быть?! — Ты ж знаешь, не люблю я бред. Ужель тебе замыслю вред, Меня ты любишь или нет? Иль ты свою не знаешь Соню? — Люблю. Я, знать, неверно понял? — Что ж подозреньем оскорбляешь, Чем отношенья разрушаешь?! Постой, да ты ещё зеваешь?! Горячая слеза прожгла мне грудь. — Не сплю, ей-ей. Прости, забудь. Сказала Соня: «Ну, не знаю А впрочем, я тебя прощаю. Послушай, Вадик, обещаю, Душе твоей я никогда Ничем не нанесу вреда. Не откажи мне, мой спаситель! Чтобы в души твоей обитель Ещё один вселился житель. В едином теле две души! Долой вражду и дележи. Тебя я буду обнимать, Твоё лишь имя называть. Но пусть я буду узнавать В тебе и своего Пилона. Не вижу в том тебе урона». Мой разум замер будто в ступоре, И не добудишься из рупора. Уж я хотел кидаться утварью Но удержался — неприлично, В какой-то мере неэтично. А Соня, не меняя лада: — Понятно, что подумать надо, Ты выслушал, уже я рада. Как хорошо, что ты не нервный… Не называешь гадкой стервой. Расправь нахмуренные брови, Вот-вот уж кофе наготове. Тебе подушку в изголовье Поправлю, я ж не тороплю. Лежи и думай. Я тебя люблю! Она ушла. Остался я в смятении. Я знал, что мне придётся отказать. Ей не поможет сила убежденья, И весь абсурд её предположенья Я должен буду твёрдо доказать.
Глава 3. Пилон, Пилон…
Пока плывём мы к месту испытания, Вам поясню, хоть не без опоздания, Одну деталь в порядке примечания. С чего становишься ты молодой, Коль превращался в организм другой? Отбросим мистику и суеверия, Я покажу на жизненном примере. Мальчишками, в том иль ином размере, Все выплавляли на плите свинец, Жестянку водрузив на таганец. Туда бросали слиток битый, чёрный. А переплавят — глядь, блестит он, ровный. Вон как оно! Помолодел он словно. На днище тигля — окислы и грязь. Теперь понятна вам взаимосвязь? *** На лодочке зарёю ранней Идём мы к месту испытаний, За тот мысок, за самый дальний. Журчит вода, скрипит весло. Ах, неужели подошло То время, долгожданный миг, Когда от плат, реторт и книг Шагну в ИНОЕ! Я достиг! Но страшно, и в груди пожар, Иль топку топит кочегар? Грести потише иль быстрей… А по виску бежит ручей. Что ж, связку потайных ключей Я у охраны утащил?! Меня прошляпил чернокрыл?! — Что ж нас они не прихватили, Псы, что Клаврата утащили? Ведь мы с тобой почти приплыли. Мы круче всех! Так что ли, Сонь? Вскочила Соня: «Чей огонь, Там, в бухте чей огонь мерцает? Несётся, волны рассекает! Пилон, Пилон! И он всё знает! Мотор на диких оборотах. Убьёт. Впервые неохота С тобой встречаться, дорогой. Ему, на скорости такой, До нас всего подать рукой. Брось якорь, на борту тревога, Пошевелись же ради бога. Я ставлю таймер на шесть десять, Теперь баланс уравновесить. У нас секунды, помоги повесить… Теперь тебе… Включай прибор. Что ж так ревёт его мотор?! Такого не было, и дым, И пар клубится! Что же с ним?!» Превозмогая свист турбин: — Не тормозим, — я закричал И пульт у Сони отобрал. — Успеем!.. — Прочь одежду… чёрт! Ногой под банку, перегнись за борт. Я рву страховочный ракорд13. Готова. — Да! — По счёту пять… Кругами, далеко не уплывать! *** Презрев износ своей машины (Как знаем мы, не без причины), Пилон летел через пучины: — Ведь столько долгих-долгих лет, И разлюбила?! Ну уж нет! Он сразу с перегрузкой стартовал. В надрыве поршни раскрутили вал, Он кнехты14 от причала оторвал. Пилон летел. Режим надводный. — Быстрее! Полон бак расходный. Но маслоохладитель не справлялся, И дизель неуклонно нагревался. Ему бы сбросить, он из кожи рвался. За гильзами уже вода вскипала, Под хомутами патрубки прорвало. Когда же выхлоп голубой Взлетел над водною средой, Всё понеслось само собой. В цилиндры масло устремлялось, Над поршнями воспламенялось, Те, в ярости своей вольны, Обрушились на шатуны. Средь набегающей волны Лишь винт гребной сопротивлялся, В конце концов и он сломался. У корневища старенькая лопасть Оборвалась и прочь умчалась, в пропасть. Мотор последнюю оставил робость, Взревел, турбины сорвались на визг, Безумный, среди копоти и брызг, Летел в последнем исступлении. Но поздно, мы уже тюлени И прочь несёмся в бурной пене От лодки яростным броском. Взлетели щепки за винтом. Последние минуты бытия Он пролетел, от носа до руля В дыму, в пару, кильватера струя Искрилась радугой, как ореол. Когда он все пределы перешёл, Всё кончилось. Мотор пошёл вразнос: Не выдержал он скоростей заброс. Своё сказали травмы и износ. Сквозь борт умчался в море маховик, Я рядом услыхал тюлений крик. Там что-то ухнуло, он треснул и утоп. Всё было кончено. Машина жизни — стоп. Над озером поднялся пара сноп. Как глубока теперь его могила, Варыш-могильщик заровнял, как было. Разорванное силами инерций, Погибло механическое сердце. По глупости на части разлететься — Ох, незавидная кончина Для механизма, для машины. Но для героя так уйти на смерть! Не в доке сгнить, а пролететь как смерч! Устроил же он шум и круговерть! Погиб в сражении за любовь Пилон-кузнец. Достойнейшая жизнь, достойнейший конец.
Глава 4. Над розовой скалой
Два тюленя вслед нырнули Там, где плавали обломки, И без устали вдогонку, Но по воле провиденья Вновь обратно повернули. Место глубины глубин, Где ни рыба, ни дельфин Не осилят погруженья, Где навеки канул остров, Было там. Сгустилась тьма. Так и не достигнув дна, Поспешили на поверхность. Кислородный голод острый Изменил нам направленье, Вроде видел просветленье, Да в глазах вот-вот померкнет. Я тюленьей этой жизни Не заметил, не усёк, Вылетел, как поплавок. Воздух в лёгкие ворвался, Словно в вакуумной призме Кто-то резко кран отрыл. Холод тело охватил, Сзади плеск воды раздался. Чётко отработал таймер, Мы спаслись, помолодели, Из последних сил сумели Ухватиться за понтон. Завершились испытанья. Я ль, не я тому виновник, Но любовный треугольник Разрешился не добром. Только Сонины рыданья Оглашали берега. Бессердечно «НИКОГДА!» Злое эхо отвечало. Это значило: старанья Человеческие тщетны, Дальше все пути запретны. Я не выиграл, всё пропало. Что же дальше? Дальше так: Отловив с плота одежды, Мы развесили их между Нависающих берёз, Подсушили кое-как. Нёс обратно нас понтон, Что в последний миг Пилон Отдал нам. Уже без слёз И практически без слов, Добрались вдоль бережка До родного островка, Где поломанный причал. Здесь и бросили швартов, Только здесь не лучше было. Соня, словно тень, скользила Мимо. Я держался и молчал. Я надеялся и ждал, Что принцесса вдруг проснётся, Улыбнётся, огрызнётся, — Я любому был бы рад. Я её всё убеждал Уезжать обратно в Питер. Там ведь, что ни говорите, Наш чудесный Летний сад. Может, там отпустит горе. Долго ль коротко, и вот С острова все тот же плот Нас отвёз к большой земле, С Ладожским простились морем. Быстро станции мелькали, К Петербургу подъезжали Мы на «Северной стреле». Он ещё был Ленинград — Ну да ладно, это к слову — Зажили мы, слава богу, Вот уж месяц, вот уж год. Я был счастлив, я был рад, Не хотел в миры иные. Будни, как и выходные, Шли без бурь и без невзгод. Вроде горе утихает, Время лечит, время — врач, И упруги, словно мяч, Вечно юные тела. Только вдруг всё ускользает, Как меж пальцами вода. Снова злое «НИКОГДА». Впрочем, Соня уж ждала… Как-то Соне захворалось, Закружилась голова. Ей всё снилось, что трава Всюду клонится от ветра. Это часто повторялось. Мысли, вещи, сны кружились. Что так ветры расшалились, Поняла порой рассветной. *** Пора ей было к розовой скале, Чтоб уходить не где-то, а в Уннеге, Где лес родной и каменные бреги, Где уходили чёлны за простор. Мы склоном шли в вечерней полумгле, На верх скалы, где та врезалась в небо. Здесь зависала колесница Феба, Пред тем как понестись во весь опор. Она сказала: «Разведи костёр, В него уйду, я над судьбой не вольна, Но ты не бойся, мне не будет больно. По зову ветра я, как Пона, ухожу. Прощай, Уннега, край лесных озёр, Ты долго на руках меня носила, Ты мне дарила молодую силу И отгоняла сглаз и ворожбу. Напиток жизни выпит мной до дна, До самой капельки — закаты и рассветы, Всё испытала: страсти, зимы, лета, И на спине меня носил единорог. Не верится, как жизнь была полна! Из-за меня летел свинец, ломались шпаги… А ты всё опиши да не жалей бумаги, Чтоб не пропал последний монолог. Ещё узнала я о множестве миров И как они приоткрывают тайны. Мне льстит, что на Земле я не случайна И в мир иной меня не просто так зовут. В ИНОЕ медленно сдвигается засов, Терпеть и ждать — стезя у нас такая, Пока мы только топчемся у края И потешается вышестоящий плут. А Вы! Мои любимые мужчины, Земные спутники, Вадим, Пилон, Хотя ты здесь и уж за гранью он, Я верю, верю, что в реальности иной Мы встретимся. Вселенские пучины Не смогут разлучить нас нипочём… Ну… всё. Я не жалею ни о чём. Последний поцелуй, почти уж неземной, Пора, я ухожу… И бог с тобой. И отступила на огонь. Я вздрогнул, а её ладонь На миг к моим губам прижалась, Костёр взлетел над розовой скалой И разом выгорел дотла. Она ушла, она ушла, И даже пепла не осталось.
Эпилог
В подкорке где-то, в подсознанье, Всё верим мы, что Новый год Уж точно счастье принесёт, Исполнит давние мечтанья. Давно миллениум умчался вдаль, Салюты, тосты, ликованье, На будущее упованья, Но прошлого немножко жаль. И двадцать первый не такой уж новый, Я от него не жду побед. И от работы толку нет, Да там директор бестолковый. Тружусь себе, ни шатко и ни валко, Своей наукой дома занимаюсь, А в институте от безделья маюсь. Да! Я же выехал из коммуналки! Теперь в тиши, почти у края леса, Живу в добротном и уютном доме, За завтраком пью кофе на балконе И не спеша просматриваю прессу. Могу такую жизнь себе позволить, Ведь Соня мне по завещанью Всё отписала состоянье. С чиновниками лишь пришлось поспорить. И дом, и «Вьюга» — всё моё. Арендовал я даже остров. И выкупить хочу — пока непросто. Да, это суета всё, бытиё… Ведь я богат, почти бессмертен, Точней, могу отодвигать свой срок. Любим друзьями, только одинок. Порою замкнут и инертен. О прессе на балконе, кстати. Рекламное я видел предложенье, На что потратить накопленья: Советуют: «Любимой ради Звезду себе на небе прикупи, Сертификат дадим и всё такое, Тисненье непременно золотое, И именем любимой назови». Любезнейший дежурный астроном Помог мне отыскать созвездье, Ещё разок пришлось к ним съездить — Вручили документы и альбом. Меня вы не считайте дураком, Пока живу я только прошлым, Хоть не бросаю принятую ношу. Бродя же по лесу с любимым псом — Его завёл я от душевной муки — Я вижу над собою небосклон, А там созвездье — Олько и Пилон, — И легче мне становится в разлуке. Стою, смотрю и понимаю вновь я: Хоть сколько лет ещё ни проплывёт, Я буду ждать, когда с собою позовёт Принцесса Олько — пламенная Софья. 1988—2009 
ebooksa