— Клянусь всемогущим Богом, этими четырьмя евангелиями, этим крестом Господа нашего Иисуса Христа и телом апостола Петра, что я прибыл в Святой город Рим, пред лице твое, верховный иерарх христианского мира, чтобы всей силой моей и разумением, без обмана и лукавства, служить Господу нашему, Иисусу Христу, апостолу Петру, Церкви, воздвигнутой им, и преемнику его, быть им всем верным защитником и первым слугой, в чем по доброй воле, ко благу всех, присягаю и даю эту клятву письменно!
Беренгарий торжественно передал папе свиток пергамента, обвешанный печатями своих ленных владений. Монахи, по чьей-то незримой команде слаженно выплыли на площадь, обступили двух правителей сего мира и дружно запели «Benedictus qui venit in nomine Domini»83, после чего ворота базилики распахнулись, и папа с королем исчезли в ее пределах, чтобы кандидат в императоры совершил конфитеор84 и исповедался, причем королю вновь надлежало пасть ничком перед сакристием Святого Петра.
Пока король каялся в своих грехах, площадь перед храмом вновь начала по-пчелиному жужжать, каждый обменивался своими впечатлениями с ближайшими соседями и поздравлял себя и их с тем, что им посчастливилось стать свидетелями столь величественного момента. Особый восторг испытывали гости и пилигримы Рима, находившиеся на противоположной трибуне стороне площади, залитой ярким мартовским солнцем. Рядом с ними нашли себе место торговые люди города, а также главы римских ремесленных школ, которым выпала редкая возможность оказаться лицом к лицу с главными небожителями того времени. Толпа гудела все сильнее, каждый спешил поделиться с соседями своими пробужденными возвышенными чувствами, тогда как в душе нетерпеливо ждал окончания официальной части коронации, когда повелители перейдут к раздаче подарков своим благодарным подданным.
Вновь взревели бюзины, и толпа, радостно выдохнув, снова превратилась в одно большое ухо. Папа и король появились на лестнице базилики, куда за время их отсутствия расторопные слуги успели установить обитый пурпурным с позолотой шелком высокий трон. Двое епископов, отцы городов Порто и Остии, усадили Беренгария на этот трон и король, будучи сам разодетый в пурпур, на мгновение пропал из вида отдаленных зрителей, слившись с обивкой своего величественного сидения. Двое слуг подскочили к королю и ловкими движениями избавили того от нарядного блио, оставив Беренгария в одной холщовой рубахе с короткими рукавами. Папа Иоанн, под пение монахов и с видом необыкновенно величавым, нанес мир на запястья и виски Беренгария.
— Беренгарию, сыну Эверарда, венчанному Богом, великому, миролюбивому императору римлян, жизнь и победа! — провозгласил понтифик.
— Жизнь и победа! Жизнь и победа! — повторили тысячи голосов вокруг.
Восьмигранная корона смяла Беренгарию виски, и на лице новоиспеченного императора выступили слезы благодарности. В этот момент он любил весь мир, быть может, даже включая Берту. А мир любил его и нисколечко не вспоминал сейчас о несчастном Людовике Прованском, который пятнадцать лет назад вот также, со слезами умиления, взирал на ликующую и клянущуюся ему в верности толпу, а теперь коротал свои никчемные и вечно темные дни в холодном бургундском замке.
Следующим этапом церемонии явилась ответная присяга со стороны Рима. Аустоальд, примицерий нотариев, выступив вперед, зачитал от лица городской знати и духовенства манускрипт, составленный еще во времена Лотаря Первого:
Толпа, в подтверждение сказанного, обреченно выдохнула «Аминь», и обмен любезностями продолжился. Молодой граф Мило, первый слуга Беренгария, остановился возле своего короля, нет, уже теперь императора, и зачитал манифест о признании новоиспеченным монархом привилегий, дарованных католической церкви, в том числе привилегий имущественных и территориальных. По сути ничего нового Беренгарий церкви не обещал, слова манифеста, взяв за основу пресловутый Константинов дар, повторяли сказанное еще более двадцати лет назад Гвидо Сполетским, сказанное, но по сию пору в значительной части своей так и не выполненное. Затем Мило в речи своей перешел к более конкретным вещам и озвучил личные дары Беренгария кардинальским церквям Рима. Самому же папе Беренгарий торжественно передал перевязь и конскую сбрую своего отца, герцога Эверарда Унроха — подарок не очень приличествующий кроткому викарию Христа, но весьма подходящий для воинственного Иоанна Тоссиньяно, отчего последнему подарок чрезвычайно пришелся по душе.
Свои подарки достались иногородним церквям и монастырям, а также римской знати и — о наконец-то! — простым гражданам города и гостям, прибывшим в Рим. В течение следующих пяти дней на развалинах Цирка Максимуса для всех желающих будут размещаться столы с бесплатным угощением и вином от нового императора, будет раздаваться милостыня, деньгами и одеждой, всем несчастным страждущим, коих Господь обрек на испытание нуждой и нездоровьем. Слова глашатая потонули в радостных криках толпы, вследствие чего часть сказанного осталась народом неуслышанной. Не беда, стоявшие ближе к эпицентру действий передавали своим, менее удачливым, соседям обрывки фраз, которые им посчастливилось уловить, а некоторые домыслить. В результате дары папы и императора, после искаженных пересказов, приобрели черты самые причудливые и гротескные. Уже завтра чернь будет возмущаться, что не все из услышанного ими сегодня будет в надлежащей, как им казалось и хотелось, форме исполнено.
Следующим этапом торжественной церемонии стала присяга первых светских вассалов императору. Теофилакт, граф Тусколо, принес присягу Беренгарию от имени Сената Священного Рима и император, в знак благодарности, вручил тому кое-что из оставшегося неподаренным имущества своего отца. Затем выступили вперед Берта и Гвидо Тосканские. При виде графини Беренгарий немедля помрачнел, но нашел в себе силы сохранить спокойствие и в качестве своего подарка зачитал указ о возложении на Гвидо титула маркграфа Тосканского.
Следующей на лестнице базилики Святого Петра появилась маленькая фигурка Мароции, герцогини Сполетской. Ей пришлось выждать несколько секунд, пока успокоится радостно приветствовавший свою первую красавицу Рим, после чего она звонким голосом присягнула императору на верность от лица Сполето и Камерино. Из сказанного становится ясно, что на коронации отсутствовал Альберих, в свое время оказавший немало услуг Беренгарию, но сейчас вынужденный оставаться в своем замке после получения им грозного ультиматума от своей супруги. Беренгарий был неприятно удивлен отсутствием Альбериха и, если бы его не занимали более существенные личные проблемы, непременно бы поинтересовался о причинах такого поведения.
После Мароции присягу верности принес Адальберт Иврейский, вместе с ним преклонил колена его пятнадцатилетний сын Беренгарий-младший, внук коронуемого. Дед поспешил заключить своего единственного внука в жаркие объятия и потому ни тот, ни другой не могли видеть, как у многих очевидцев этого кисло скривились лица. Поразительно, но у молодого человека, едва только начавшего свой жизненный путь, уже скопилось огромное количество тайных и явных недругов, которым сам факт существования вероятного наследника Беренгария отравлял жизнь. И главным врагом худощавого черноволосого подростка являлась его мачеха Ирменгарда, которая не пожелала подойти к императору вместе со своим ненавистным пасынком, а сделала это отдельно, сразу после него.
Затем настала очередь приветственных посланий от соседних монархов. Прежде всего, последовали как всегда лукавые и двусмысленные поздравления от юного базилевса Константина Седьмого, точнее от его матери, черноокой Зои. Затем были зачитаны приветственные манифесты тевтонского короля Конрада86 и короля франков Карла87. Все эти властители весьма сдержанно в своих посланиях славили Беренгария, но не жалели хвалебных эпитетов по отношению к папе Иоанну, дальновидно установившему с ними дружескую переписку и жестко отстаивавшему их права в распрях с местными епископами.
После приветствий коронованных особ настало время зачитывать поздравления от магнатов следующей ступени. В первый раз за этот день Рим вспомнил о Людовике Прованском, когда услышал приветственную речь от посланника Гуго Арльского, впрочем, из слов глашатая явственно проистекало, что Бургундия смирилась с текущим положением дел. Дождавшись, когда глашатаи зачитают послания от князей южноитальянских земель, не являвшихся вассалами Беренгария, но связанных к тому моменту двусторонними обещаниями с папой, понтифик торжественно взял слово.
— В этот день, когда Господь наш попрал смерть и явил нам путь спасения нашего, когда Церковь Господа нашего и все народы христианские обрели себе верного и могущественного заступника своих прав, я, волею Господа, первосвященник Церкви Его и наместник Апостола Его, призываю всех сильных мира сего и верных подданных их присоединиться к союзу христианскому, поставившему себе цель изгнать с земли нашей нечестивые народы, не знающие истинной веры. Эти черные люди уже десятки лет несут смерть и разорение братьям нашим, и настало время воздать им по деяниям их. Да очистятся земли Сабины и Гарильяно от следов этих людей!
После этого папа Иоанн воззвал ко всем тем, кто несколько минут назад припадал к ногам императора и заверял того в своей преданности. Понятно, что в таких условиях даже у тех же тосканцев, которые имели немалый барыш от торговли с сарацинами и не особо горели желанием участвовать в предстоящей войне, отвертеться от хитрого предложения папы сейчас не было решительно никакой возможности. И тосканцы, и сполетцы, и туринцы изъявили свою готовность участвовать в походе, а сам император пообещал возглавить всю военную кампанию. Вот это уже, по всей видимости, не входило в планы Иоанна Десятого и он, прибегнув к самым извилистым формулировкам, немедленно освободил Беренгария от его пылкого обещания, обосновав это необходимостью срочного наведения порядка на севере страны.
В завершении речи, папа намекнул Беренгарию, что помимо политических причин, препятствующих участию последнего в походе против африканцев, у того имеются и личные причины. Беренгарию настало время перейти к самой неприятной для себя в этот день теме.
— Монарх мира, сколь бы не было велико его могущество, немало теряет в силе, если подле него нет мудрого и верного советника. Любой муж мира сего подобен однокрылой птице, если на жизненном пути его не сопровождает верная и разумная жена, в чьем обществе он находит совет и успокоение, чьи добродетели смягчают суровую душу его, чья кротость и покорность напоминают ему о судьбе всех прочих подданных его. В этот день, когда я принял на себя ответственную роль быть защитником Церкви Господа нашего и защитником священного города его, я прошу у тебя, преемник Апостола и глава христианского мира, придать мне в помощь ту, которая, по мнению моему, станет мне первым слугой и соратником.
ebooksa