— Ой, отец Онуфрий! Ты чевой-то среди ночи? Может самовар поставить?
— Здравствуй, Лукерья. Спасибо, не до самовара. По делу я.
— Спать ложись, — шикнул на жену Никифор, — нам с братом посекретничать надо.
Лукерья что-то проворчала и скрылась. Мирон покосился на дверь и начал рассказывать.
Оказывается, в последнее время новая власть начала активно бороться с религией. Выразилось это в почти открытом грабеже церквей. До Мирона доходили слухи, что кого-то из священников арестовали якобы за связь с белогвардейцами. Другого арестовали по какой-то другой причине. Потом ещё кого-то. При этом всё имущество церквей конфисковывалось.
Деталей никто не знал. Мирон думал, может, и в самом деле эти люди провинились перед новыми властями, мало ли как бывает. За собой он подобных грехов не чувствовал, так как ни с белыми, ни с красными, ни даже с зелёными не контактировал. Просто делал свою работу: богослужения, венчания, отпевания и так далее.
А сегодня утром он заметил среди прихожан человека в кожаной куртке с маузером на боку и в фуражке со звездой. Причём, головной убор он в церкви не снял и ни разу не перекрестился.
Помогавший Мирону во время богослужения дьякон, успел шепнуть ему, что этот человек в кожанке — сам начальник городской ЧК Михаил Гранитов.
— Когда я закончил читать утреннюю проповедь, — от волнения Мирон начал говорить в полный голос, но тут же осёкся и опять перешёл на шёпот, — прихожане стали подходить за благословением. Этот чекист тоже подошёл поближе и уставился на серебряный крест на моей груди. Потом молча развернулся и вышел. И тут до меня дошло. Сопоставил слухи про конфискации церковного имущества, аресты священников и этот визит странный. Понял я, Никифор, что дошла очередь и до меня. Новой власти наплевать, сотрудничал я с белыми или нет. Им нужны церковные ценности. А обвинить они любого смогут. Говорят, что судов сейчас вообще нет. Ни судей, ни прокуроров, ни адвокатов. Просто скажут, что человек виноват и всё. Могут тут же и расстрелять.
— Знаю я этого Гранитова, — Никифор выругался, покосился на икону и перекрестился, — он такой же Гранитов, как и я. Мойша, точнее — Моисей Кацнельсон, приказчиком был в лавке у своего дяди Абрама Кацнельсона. Потом, перед революцией в какой-то банде был, арестовали их тогда за грабёж. Должен был на каторгу уехать, да революция освободила. В тюрьме, видать, с политическими познакомился. Здесь объявился уже как Гранитов. Плохой человечишко, подлый. Даже когда приказчиком был, постоянно обсчитывал да обвешивал клиентов. Дядюшка его за это регулярно отчитывал. А в банде, вообще, душегубом стал. Теперь, вон, главный чекист в городе. А в этой самой «чеке» каждый день, говорят, кого-нибудь расстреливают. Лучше туда не попадать. В общем, как был Мойша душегубом, так и остался.
— Значит, я всё правильно сделал, — Мирон решительно махнул рукой, — собрал самое ценное, сложил в сундук и к тебе. Закопать надо бы куда поглубже, чтобы не нашли. Могут ведь дознаться, что ты мой брат.
— А сам то, что делать будешь? — Никифор начал одеваться.
— А что мне делать? Буду так же в церкви служить, может ещё и обойдётся. Может, я зря запаниковал? А если не зря… Дома у меня взять нечего, сам знаешь, даже посуда вся деревянная да глиняная. Одежда у нас с Настасьей тоже не шибко привлекательная. Детишек Бог не дал. Что с меня возьмёшь? Дьякону я наказал, чтобы утром уехал в деревню. С месяц пересидит, там видно будет.
— Что возьмёшь, говоришь? А жизнь? — Никифор осуждающе покачал головой, — они же душегубы. Им же человека убить, что муху прихлопнуть. Может вам с Настасьей куда уехать?
— Куда нам ехать? Из родни у меня только ты. У Настасьи вообще никого не осталось. По миру скитаться? Лучше уж на месте остаться. Будь, что будет. Ну, а лишат жизни — значит, так Богу угодно.
Никифор промолчал. Мирон был во всём прав.
— Ладно, — сказал он, вставая, — знаю я, куда спрятать. Пошли, показывай свой сундук.
Спрятать церковное имущество Никифор решил в пустующей конюшне. Пол в ней был земляной, правда, вытоптан лошадиными копытами до каменной крепости. Зато крыша над головой. Попробуй в такой ливень выкопать яму где-нибудь на огороде! И гроза не на шутку разыгралась. Гремело и сверкало так, как будто через хутор проходила линия фронта.
Когда братья продолбили и сняли верхний твёрдый слой, земля стала мягче, податливей. Быстро выкопали яму глубиной метра полтора и опустили в неё сундук. Закидали землёй, заровняли и сверху замаскировали остатками навоза.
— Вроде нормально, — Мирон критически оглядел результаты работы, — теперь распрягай коня и заводи сюда.
ebooksa