Клады и кладоискатели

— Знакомься, Валера, это Серёга Седой, я тебе рассказывал про него. Объясни ему свою научную теорию, а я отойду, а то на меня и так уже наши косятся, мол, в рабочее время личными делами занимаюсь. Могут начальству настучать.

— Да это не моя теория, — после короткого знакомства начал объяснять Валерий, — вычитал как-то в Интернете. Смысл её в том, что если у человека в дороге возникла необходимость что-то спрятать, то он отходит от дороги в лес или в кусты на такое же расстояние, как и при необходимости справить большую нужду. Отсюда и название: «Теория большой нужды». То есть при малой нужде мужик обычно с дороги не уходит. Тут же и отольёт возле телеги. В лучшем случае — на обочине. А чтобы оправиться капитально обычно отходят от дороги, но недалеко, так, чтобы тебя с дороги не было видно. А дорога, наоборот, с этого места должна просматриваться. То же самое, если человек решил что-то спрятать. Он отойдёт от дороги, чтобы его не было видно и всё, достаточно. Дальше заходить нет смысла. Тут, опять же, зависит от густоты леса. Где-то кусты растут вплотную к дороге, а где-то надо метров десять отходить.

Седой задумался. Что-то рациональное в рассуждениях Валеры было.

— Ну, то, что старинные дороги не везде совпадают с современными — это понятно, — начал он рассуждать вслух, — тут нужно по картам ориентироваться — по верстовке, Шуберта и так далее. А как ты определишь, где росли кусты или подлесок триста лет назад? На некоторых хуторах, где люди жили в двадцатых-тридцатых годах прошлого века, сосны уже в небо упираются. А где-то их уже спилить успели и новые посадили.

— Это понятно, — Валера развёл руками, — тут уже на интуицию, как повезёт.

— Слишком мала вероятность что-то найти. Чтобы проверить обочины какой-нибудь старинной дороги, тебе придётся шнурковаться от её края и на двадцать метров в лес туда-сюда. Причём, это же не по полю и не по пахоте, там и валежник, и подлесок, и коряги всякие. Замучаешься проверять. Да и не рационально. На какой-нибудь бывшей деревне за то же время больше поднимешь. Даже на выбитой.

— Так оно. Я Серёге как раз и пытался объяснить, что эта теория рассчитана на то время, когда мы обычно без дела сидим. Вот как сейчас, например. Да он не дослушал.

Тут Седой был вынужден согласиться. Действительно, сейчас — в конце июня — ходить с прибором было практически негде. Поля засеяны, даже озимые ещё не поспели. Трава на лугах высокая, прибором не провернёшь. Остаются только берега рек, да лесные чащи.

Он и сам в такое межсезонье выбирался иногда, «чтобы сбить охотку» в лес или на свежескошенный луг. Находок в таких случаях было мало или вообще не было. Но, всё равно, что-то иногда и попадается.

После разговора с новым знакомым Седой для себя решил, что лучше всё-таки проверить в лесу место, где раньше была деревня или хутор, а дороги — ну, разве что по пути.

Валера же, выйдя из магазина, задумался о другом. Разговор с Седым натолкнул его на интересную мысль. Седой прав в том плане, что сейчас не угадаешь, где двести — триста лет назад у дороги был высокий лес, а где кустарник. Но ведь были ещё и железные дороги. С расчищенной от леса территорией вдоль полотна. Причём, эти стандарты не менялись с первых дней существования железных дорог. А если и менялись, то незначительно. Некоторые железные дороги в окрестностях Витебска существуют с середины девятнадцатого века.

Валера брёл по тротуару в сторону дома, полностью погрузившись в свои мысли, натыкаясь на прохожих и машинально извиняясь.

— Молодой человек, шо ви таки себе позволяете? — Вырвал его из глубин размышлений возмущённый женский голос. — Для вас шо, других людей уже не существует?

Женщина «за пятьдесят» с ярко выраженной еврейской внешностью выговаривала ему за то, что он слегка зацепил её пакетом с продуктами.

— Извините, — пробормотал Валера и поспешил дальше от женщины, которая стала громко рассуждать о нравах современной молодёжи.

«Где вы тут людей видите? — хотел сострить Валерий, — одни евреи кругом!» Но, он понимал, что после такой шутки, женщина от него точно не отстанет, пока он не окажется в «обезьяннике».

«Евреи, евреи, кругом одни евреи», — завертелась в голове дурацкая песенка. Валерий ничего не имел против евреев. Скорее наоборот. Он считал, что именно евреи, активно смешиваясь с основным населением славянских государств, двигали вперёд прогресс: науку, культуру, технику, политику и так далее.

Когда поток мыслей у Валерия вернулся в прежнее русло, то есть к железной дороге, в этот поток добавились и еврейские мотивы.

В царское время из-за ценза осёдлости, запрещавшим проживание евреев в столицах, в Витебске сформировалась довольно-таки приличная еврейская община. Валера где-то читал, что по данным первой всероссийской переписи населения в 1897 году в Витебске евреев проживало более пятидесяти процентов от общего населения.

Большинство еврейских погромов пришлось на конец девятнадцатого и начало двадцатого века. А если у еврея есть немного золота, и если он умный (а это скорее правило, чем исключение), то он не будет держать золото в городской квартире и ждать, когда его придут отбирать. Он постарается его спрятать. А где? В городе, как ни старайся, кто-то может подсмотреть и выкопать твой тайник. Остаётся — спрятать за городом, в лесу.