Я был капитаном Фицроем

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это передали Ваши друзья, там, у западной стены крепости Вас ждет карета. Бегите.

— Я не оставлю Вас здесь, — ответил Фицрой. — А Вы уверены, что пастор Штерн придет именно завтра?

— Я не знаю, но я так думаю, может, завтра, а может…

— Он может придти и сегодня, сейчас, уходите, Мари, уходите, если он застанет Вас здесь, Вам конец.

В дверь постучали.

Стражников предупредили, что к узнику из семнадцатой камеры придет священник, приказ лорда Бэкона требовал, чтобы его беспрепятственно пропустили. Когда Мари в сутане священника показала стражникам записку с требованием проводить ее к узнику из камеры под номером семнадцать, стражники выполнили то, что было им предписано приказом адмирала. Но через полчаса пришел пастор Штерн и тоже показал записку с тем же требованием. В распоряжении лорда Бэкона, адмирала королевского флота и коменданта крепости, не было сказано, что священник будет один, а лишних вопросов стражники задавать не привыкли. Кроме того, друзья капитана Фицроя заплатили стражникам немалую сумму денег с тем, чтобы они ничему не удивлялись даже если произойдет что-нибудь необычное и никого ни о чем не спрашивали.

Фицрой, услышав стук в дверь, понял что худшие его опасения оправдались, он знаком велел Мари стать к стене так, чтобы ее не было видно, когда дверь откроется. Дверь отворилась, и пастор Штерн вошел в камеру. Стражники, получив деньги от друзей Фицроя, ничему не удивлялись, и не предупредили пастора Штерна, что к узнику из семнадцатой камеры уже пришел один священник, потому, когда дверь закрылась, и пастор увидел Мари в сутане священника, он остолбенел.

Фицрой воспользовался минутной растерянностью пастора, он приставил к его груди кортик и приказал молчать. Затем снял с него сутану, рубашку, что была под ней, разорвал ее на части и, соорудив из рукава кляп, засунул его священнику в рот. Заставив пастора надеть свои лохмотья, капитан связал ему обрывками рубашки руки и ноги, уложив на свою кровать. Сам же он, надев сутану пастора Штерна, выждал пятнадцать минут, которые показались ему и Мари вечностью, и постучал три раза в дверь.

Стражники открыли дверь, выпустили двух священнослужителей, убедились, что узник на месте (он лежал на кровати, отвернувшись лицом к стене, как потребовал от него капитан), заперли дверь ключом и проводили священников к выходу, ничему не удивляясь, как требовали те, что вручили им деньги. С их стороны, никаких проступков, за которые последовало бы наказание, стражники не совершали, максимум, в чем их могли обвинить, так это в беспросветной глупости, но если бы глупость была бы наказуема, но многих из тех, кто находятся у власти, мы смогли бы увидеть в совершенно иных местах.

Капитан Фицрой и Мари благополучно добрались до западной стены крепости, где их ждала карета, возница взмахнул кнутом, лошади рванули с места и помчали к берегу, туда, где капитана ждала шлюпка с «Габриэлы».

— Поедете со мной, Мари, — сказал капитан, — Вам нельзя оставаться в Англии. У Вас есть родственники? Может быть, где-то в другой стране?

— У меня нет никого, я одна на этом свете.

— Тогда поедете со мной, не возражаете?

— Я согласна, капитан, но куда Вы направитесь, покинув берега Англии?

— В южные края, туда, где собираются бродяги всех морей и океанов, где никто не спросит, кто ты и откуда, где нет королей и вельмож, где царит свобода, где всему есть своя цена, но жизнь твоя ничего не стоит. Теперь я пират, Мари, обыкновенный пират, моя каперская грамота утратила силу, и если адмирал Бэкон поймает меня, то повесит на рее, не утруждая себя судом и следствием.

Записки капитана Фирсова

29 августа 2003 года

Фрегат ВМС США «Капитан Кук» подходил к берегам Одессы, мне разрешили выйти на палубу, и, стоя у борта, я смотрел как из туманных далей возникали неясные еще очертания берегов. Низкий, покрытый буйной зеленью берег все четче вырисовывался на фоне синего безоблачного неба, невысокие строения, утопающие в зелени парков и садов, никак не гармонировали с высотными зданиями, нелепо торчащими у самой береговой линии, казалось, они принесены сюда из другого мира. Реальность напоминала мою больную память, сшитую из пестрых лоскутков прошлого и настоящего, она отзывалась болью в душе, болью неясной, ноющей, как не зажившая рана, эклектика городской архитектуры особенно бросалась в глаза с моря, создавая впечатление, что весь мир вместе со мной сошел с ума.

Вот появились очертания мола и маяка, фрегат разворачивался, входя в гавань, направляясь к пассажирскому порту. Два буксира, встретив нас, сопровождали фрегат до самого причала. «Капитан Кук» отшвартовался левым бортом, пристроившись за небольшим пассажирским теплоходом, и толпа зевак, сгрудившись на причале, с любопытством разглядывала серый стройный корабль.

Подали трап, и я в сопровождении моряков фрегата сошел на берег, где меня уже ожидала зеленая машина скорой помощи, высланная из военного госпиталя. Журналисты, подняв высоко над головой фотокамеры, бросились ко мне, но мои сопровождающие оттеснили их и проводили меня к машине, которая быстро рванув с места, направилась к военному госпиталю на Пироговской улице.