Я был капитаном Фицроем

22
18
20
22
24
26
28
30

— Здравствуйте… — она замялась в ответе, не зная, как назвать вошедшего, в памяти назойливо вертелось «господин губернатор».

— Называйте меня просто, Эдмон, мадемуазель, это в той, прошлой жизни, много веков назад, я был губернатором этого острова, сейчас я простой рыбак.

— Скажите, мсье Эдмон, что стало с той девушкой, что служила у Вас тогда, когда Вы были губернатором? Теперь я знаю, это была я, но я не помню, не помню всего, я хочу знать, что стало со мной?

— Когда капитан Фицрой покидал этот остров, он обещал вернуться, он попросил меня, то есть, Жака де Ладье, позаботиться о Мари, если он не вернется. Он так и не возвратился, видимо с ним что-то произошло.

— Он погиб, — ответила Мария Петровна, — его убило осколком ядра, выпущенного с фрегата, когда корабль входил в пролив Дьявола. Тогда я не могла знать об этом.

— Весьма сожалею, мадемуазель, я тоже ничего не знал о его смерти. Я… простите, Жак де Ладье, старался исполнить просьбу капитана Фицроя, он находил ей богатых женихов, но она никого не хотела знать, она все ждала своего капитана. Каждый вечер она ходила на холм, стояла там до самой ночи, она ждала, что вернется корабль, который покинул бухту много лет назад, но он так и не вернулся. Потом она заболела и умерла. У нее был жар, лучшие врачи города пытались вылечить ее, но она угасала на глазах, и никто не мог ничего сделать. Один доктор, не помню его имени, сказал, что это не болезнь, она умирает от тоски, и только один человек может вернуть ее к жизни, тот которого она ждет.

— Где ее похоронили? Вы знаете?

— Да, мадемуазель, это недалеко, на старом кладбище, даже могила ее сохранилась.

— Вы проведете меня туда? Я хочу видеть эту могилу.

— Да, конечно, когда Вы хотите туда пойти?

— Сейчас.

Они поднялись по крутой тропе на склон Двуглавой горы, где находилось старое, поросшее деревьями и кустарником кладбище, забытое, неухоженное, с покосившимися крестами и разрушенными надгробиями. Эдмон уверенно шел впереди, раздвигая руками листву, пробираясь сквозь густые заросли.

— Вот она, ее могила, — сказал он, показав легким кивком на серый, покрытый мхом камень с почти стершейся надписью.

Мария Петровна долго стояла молча у камня, потом тихо произнесла:

— Такое странное ощущение, будто я стою у своей могилы.

— Но ведь, в принципе, это так и есть, в той, прошлой жизни, много столетий назад, Вы были этой самой девушкой, — ответила Луиза, — скажите, я спрашиваю Вас не как Мари, которая ждала своего капитана, а как врача-психиатра, я могу написать о Вашем случае?

— Прошу Вас, Луиза, но не как врач-психиатр, а как та девушка, что лежит под этим камнем, не пишите обо мне, все не так просто, я не могу всего объяснить, но прошу Вас, не упоминайте об этом случае в своей монографии.

Больше с Марией Петровной мы не встречались, но я слышал, что ее часто можно увидеть на причале морского вокзала утром, перед рассветом или вечером, на закате. Она подолгу стоит там и смотрит на море, не мелькнут ли паруса над волнами, не войдет ли в бухту корабль из той, прошлой, далекой жизни. Нет, с ней все в порядке, она по-прежнему преподает в медицинском университете психиатрию, ее труды опубликованы во многих медицинских журналах мира, но каждую неделю приходит она на причал и подолгу смотрит в море.

Она знает, что корабль, уплывший от нее много веков назад, уже никогда не вернется, что того, кто был в ее прошлой жизни капитаном Фицроем, уже нет в живых, но живет в нас что-то такое, что называют мечтой, живет до самой старости, до седин, даже, когда нет никакой надежды, продолжает жить и тогда, когда мы уже окончили земной путь.

Одесса 1996 — 2016 год