Тени «желтого доминиона»

22
18
20
22
24
26
28
30

А говорить и подумать было о чем…

В тот памятный день эскадрон Таганова спас Бегматова, Марину, раненых красноармейцев от верной гибели, предотвратил разграбление складов с боеприпасами и имуществом отряда, а главное — не отдал на поругание кочевой аул, который басмачи собирались обобрать и сжечь…

А ведь так могло случиться, если бы Игам Бегматов положился только на Стерлигова, который должен был вернуться с отрядом на четвертый день, а возвратился в урочище лишь через две недели.

— Почему же так произошло? — председательствующий собрания, председатель республиканского ГПУ А. И. Горбунов обратился к залу, где собрались все участники похода на Ярмамед. — Кто хочет взять слово?

Все выжидательно молчали. Касьянов, сидевший в президиуме, по соседству с председательствующим и Чары Назаровым, обвел глазами ряды и остановился на отрядном следопыте Шаммы Белете, ходившем в рейд вместе со Стерлиговым.

— Может, Шаммы-ага что скажет? — Касьянов улыбнулся глазами.

— Хочу, — Шаммы Белет поднялся с места, поправил на голове расшитую тюбетейку. — Душа горит.

— Вы проходите на трибуну, чтобы все вас видели.

— Я лучше отсюда, — смутился Шаммы Белет. — Пока до трибуны дойду, забуду, что надумал сказать… Те семеро джигитов, которых потерял наш отряд, сегодня могли бы быть с нами… Я говорил командиру и еще повторю. — Шаммы Белет осуждающе взглянул в сторону Стерлигова. — Он вел себя очень… непонятно. К советам не прислушивался, а сам действовал неправильно… Отряд напал на след сотни Эшши-хана. Полтора дня шли по следу. Потом банда разбилась на две группы. Я говорю командиру, что басмачи какую-то хитрость затеяли, а он мне: «Глупости мелешь, старик!» Но я ему точно сказал, в какой группе Эшши-хан, — там, где было семьдесят басмачей. Я след Эшши-хана знаю, у него походка отцовская, джунаидовская. Ходит, как будто землю придавить хочет, больше пятками вдавливается, а через три-четыре шага правым носком песок загребает. У каждого человека свой след. Ну вот, — Шаммы Белет снова стрельнул глазами в Стерлигова, тот заерзал на месте, — спрашиваю я командира: за какой группой пойдем? А он: «Будем преследовать малую группу!» Нам тоже следовало разделиться… Зачем же упускать? Командир оборвал меня, дескать, ты — следопыт, занимайся своим делом, и объявил, что лучше сначала разгромить маленькую группу басмачей, а потом, мол, легче и с остальным справиться. Я все ж не утерпел и говорю — тогда уж лучше словить сначала Эшши-хана, иначе уйдет, ищи потом ветра в поле…

— Вы кое-что недоговариваете, товарищ Шаммы Белет! — Стерлигов, не утерпев, вскочил с места.

— Вы не перебивайте, — председательствующий поднял руку. — Мы дадим вам слово.

— Я все скажу, товарищ командир, — спокойно ответил Шаммы Белет. — Вот… Повстречался нам один чабан, прилизанный такой, руки холеные, как у нашего эскадронного писаря, глаза бегают, а нашему командиру пришелся по душе. Потому что говорил то, чего хотелось ему услышать. И этот самый… сказал, будто у той группы, которую мы преследуем, есть золото… Потому, мол, Эшши-хан разделил сотню, чтобы золото в руки красных не досталось. Не поверил я и командиру сказал о своих подозрениях: Эшши-хан не такой, умрет, а с золотом не расстанется… А командир и слушать меня не захотел. Почти до самого Куня-Ургенча дошли, а там басмачи рассыпались, как песок…

— У меня есть вопрос к товарищу Шаммы Белету, — не утерпел все-таки Стерлигов. — Скажите, пожалуйста…

— Василий Родионович, — перебил его председательствующий, — когда получите слово, тогда все и скажете. Хотите выступать?

— Нет, я пока выступать не буду. Послушаю.

Председательствующий вновь обратился к залу, и из первых рядов к трибуне прошел Григорий Колодин, исполнявший в походе обязанности заместителя командира отряда.

— Все, что здесь рассказал Шаммы-ага, сущая правда. — Колодин говорил, повернувшись лицом к президиуму. — Товарищ Стерлигов, скажу, грамотный человек. Не чета таким, как я, которые и в церковно-приходской школе не доучились. Но одной грамоты, скажу, в нашем революционном деле маловато. Нужна еще революционная сознательность, горение, человечность. А как вел себя товарищ Стерлигов? Скажу, срам один! Как удельный князек, что тебе каракумский хан, скажу…

— Вы, товарищ Колодин, не заговаривайтесь, — перебил Стерлигов. — Оскорблять не имеете права!

— Неужто правда, оскорбление? — Колодин повернулся лицом к залу. — Ваши поступки говорят о том, что вы, товарищ Стерлигов, скажу, человек несознательный… Быть грамотеем ума великого не требуется, а вот хорошим товарищем, настоящим командиром да еще и отцом для бойцов, строгим, справедливым, — это, скажу, вам не удалось. С Шаммы-ага, этим уважаемым человеком, вы обходились как с мальчишкой, помыкали, будто денщиком. Вспомните, я ведь тоже предлагал разбить наш отряд на две группы и гнать басмачей без передыху. А вы, товарищ Стерлигов, все кочевряжились, дескать, давайте сначала золотом завладеем. А мне кажись, тут дело-то было совсем не в золоте. Сам товарищ Стерлигов, скажу, не очень верил, что у басмачей есть золото.

— Товарищ Горбунов, — перебил Стерлигов, обращаясь к председательствующему, — оградите, прошу вас, меня от подобных оскорблений. Мои революционные заслуги…