Тени «желтого доминиона»

22
18
20
22
24
26
28
30

Нуры задул лампу, увлек за собой Айгуль, и они, лежа рядом, без умолку говорили, будто хотели выговориться за все годы разлуки.

— Одумайся, Нуры, — голос Айгуль дрожал, — пойдем в аулсовет…

— Меня же в Сибирь упекут, расстреляют…

— Повинную голову не секут…

— Отсекут. У меня столько вины…

— Советская власть простила басмачам. Беднякам, как мы, дают воду, землю, семена, продукты, от налогов освободили…

— Мне, кроме наказания, ничего не дадут. Ты, Айгуль, ничегошеньки обо мне не знаешь… Уйдем лучше в Иран, детей заберем.

— Чего я там забыла?

— Забыла, говоришь, чего?.. Муж твой там…

— Муж забыл большее — детей и жену… Родину забыл!

— Родину! — передразнил ее Нуры. — Этой грамоте тебя случаем не Ашир научил?..

— Ашир! — В ее голосе прозвучала горечь и обида. — Не лучше тебя. Кишка оказалась тонка — в басмачи подался.

— Ты не шутишь?

— Какая ж тут шутка… Его мать, бедняжка Огульгерек-эдже, на люди показаться стыдится, а Бостан вся в слезах ко мне приходила…

— А ты мне говоришь — оставь ремесло басмача, — Курреев не скрывал радости. — Если Таганов подался в басмачи, значит, плохи дела у большевиков… Или ему у них житья не стало… — Мелькнуло подозрение: «Не хитрят ли чекисты?», но новость была такой ошеломляющей, что Каракурт тут же забыл о своих сомнениях, мысленно смакуя, как он преподнесет ее Мадеру, как расскажет о ней Эшши-хану, но, конечно, лучше, если б удалось завербовать Ашира, у которого сведений целые чувалы.

— У большевиков дела неплохи, — ответила Айгуль. — Дайхане Советскую власть любят. А то, что у Ашира в голове туману много оказалось, так в том его вина… Аул осуждает поступок Ашира. Только Атда-бай злорадствует… Он уже наведывался к Огульгерек-эдже, помощь ей предлагал…

Курреев чуть не задохнулся от радости — выходит, Атда-бай в ауле. И он, забыв обо всем — об упреках Айгуль, ее просьбе, слезах, — снова приник к ней всем телом, чувствуя, что ему хочется снова испытать то, что было между ним и Айгуль, снова припасть к роднику и пить его без устали…

Не дожидаясь рассвета, еще затемно, Нуры ушел, не сказав, куда, зачем и когда ждать его возвращения. «Может, образумится, — думала Айгуль, — мужская гордость не позволяет, чтобы его за руку водили… Должен же о детях подумать… Зачем тогда вернулся?»

Курреев добрался до оврага и по нему дошел до бурливого Алтыяба, разделся и, держа одежду в руке, побрел по воде, к одинокому островку, окруженному зарослями камыша. Целый день Курреев отсыпался здесь, а ночью отыскал Мурди Чепе, который привел его к Атда-баю, встретившему его настороженно, хотя и знал, что тот не чужой. Но после пароля Джунаид-хана хромец потеплел, пообещал, что даст двух коней, еды на дорогу, попросил передать Эшши-хану, что святому делу ислама дарует еще две отары овец, пасущихся в районе колодца Коймат, и табун скакунов, которых вот-вот должны пригнать с гор.

В Куррееве проснулось озорное желание сбить спесь с Атда-бая — достаточно было лишь шепнуть пароль Кейли, а чуть погодя огорошить предложением сотрудничать с германской разведкой. Делать этого Каракурт не стал: колченогого спесивца и его людей можно прибрать к рукам с помощью Эшши-хана. Но как еще на то Мадер посмотрит?..