Эшши-хан, которому предложили должность сотника, глубоко оскорбленный, собрался покинуть Коймат, податься на север Туркменистана, где его ждали друзья отца, готовые сформировать отряды и пойти под его началом. Он сам пришел к такому решению, не подозревая, что то же самое входило в планы германской разведки, которой хотелось видеть руководителем басмаческих сил Эшши-хана. В военных верхах Германии не были пока заинтересованы в успехе басмаческого движения, возглавляемого британскими агентами, считая, что такая победа откроет дорогу в Туркестан англичанам. Германские монополии, претендовавшие на господство и в Туркестане, не думали делить с кем бы то ни было сферу влияния в азиатских странах. «Пока вся английская агентура не перейдет в наши руки или не будет нейтрализована, перевербована, басмаческий мятеж не в нашу пользу, — рассуждал Мадер. — Особенно, если он к тому же вдруг одержит победу… Наша задача — насадить по всей Средней Азии людей, симпатизирующих Германии, готовых служить ей. Вот тогда в Туркестане можно поднимать восстание».
И Джунаид-хан с некоторых пор, особенно после позорного бегства из Туркмении, не очень-то верил в успех басмаческого выступления. Старшему сыну он как-то говорил:
— Ханства своего мы не вернем — уж больно крепка Советская власть. Зато, пока нас англичане оружием балуют, добра наживем, с заклятыми врагами своими сквитаемся, да и немцам службу сослужим…
Эшши-хан, предвкушая сладость власти, где-то в душе питал надежду, что все образуется — Аннамет со своими всадниками все же овладеет наконец Ербентом, и тогда его, Эшши-хана, вчерашние недоброжелатели, посрамленные и униженные, будут сами же слезно умолять: «Будь нашим предводителем!»
Проходили дни, и вот на Коймат примчался Аннамет, запыленный, с перевязанной головой. С ним жалкая горстка всадников, раненых, измученных дальней дорогой.
— Что случилось? — Эшши понял, что произошло под Ербентом. — Где остальные?
— Мы не оправдали надежд, — Аннамет виновато сопел. — Сорок девять нукеров убито… Многие в плену, одни по дороге… бежали… отстали… Десятку я послал на связь с Халта-шихом и Балта Батыром…
— И Амир-балу послал?
— Нет… Он в плену…
— У, нечестивец!.. — Эшши-хан грязно выругался. — К своему брату, к Хемре, захотел?.. Рабское отродье, жалкие трусы! — Эшши-хан, опустив голову, раздумчиво продолжал: — Амир-бала холост, а у Хемры есть щенята…
— Под Ербентом, — перебил Аннамет, — появился отряд Ашира Таганова…
— Радуйся, Аннамет! — оскалился Эшши-хан. — На ловца и зверь бежит… Вот и исполнишь волю Джунаид-хана, — Эшши-хан подмигнул Куррееву: дескать, помолчи пока.
— Но я слышал, что он ушел от красных, — недоуменно пожал плечами Аннамет. — Считай, Ашир Таганов с нами?
— Вон у Нуры спроси, такую же новость привез. Однако не верю я Аширу… Его отец самому Джунаид-хану не повинился… Правда, расплатился за то дорогой ценой. Таган ослушался моего отца в те-то золотые времена, не пожелал встать под наше знамя. И с чего это Ашир, который покрасней своего отца, вдруг сбежал от большевиков?.. Не с начинкой ли тесто?..
— Тебе, Эшши, пора уже к Ташаузу двигаться, — Курреев проводил глазами Аннамета и нукеров, вышедших за дверь. — Прежде чем определишь место для лагеря, встретишься с одним человеком. Все его приказы — закон! Пароль: «Вам глубокий поклон от Черного ангела». Отзыв: «Да, мы живем в такой лживый век, когда пречистые ангелы давно превратились в черных». Он сам найдет тебя.
Эшши-хан, будто спросонья, скользнул глазами по лицу Курреева: «Ах, это ты, сын Ишачка… Ты еще не убрался?..» — и тут же живо проговорил:
— Передай Мадеру, я исполню все так, как он велел. Будет доволен. Он еще услышит обо мне!
Ханский сын лишь с виду бодрился, а в сердце сидела невеселая думка: «Как не повезло от самой афганской границы, так и по сей день. Как заклятие… Тут еще этот Курре, то бишь его сын на мою голову. О аллах, не взыщи с нас, если мы забыли или погрешили. Ты — наш владыка, помоги же нам против народа неверного!.. Этого осла вокруг пальца обвести — раз плюнуть. Дал я ему кое-какие завалящие имена, адреса, старые-престарые… Я и сам не решусь на них сейчас выйти. А надежные Мадеру сам передам… И пусть этот осел убирается хоть к самому шайтану!.. Черный ангел… Где я слышал о нем?.. Как там, в Ташаузе? Неужто людей не соберу? Неужто никто не пойдет? Не вещ ли сон отцовский?»
Спустя некоторое время Эшши-хан, встретившись с Мадером, выльет ему всю обиду за унижение и позор, испытанные им на колодце Коймат: его, хана, сына самого хивинского владыки, сделать мальчиком на побегушках у какого-то безродного голодранца… Как в той известной притче, когда кочевник, лежавший на смертном одре, призвал к себе самого испытанного старого верблюда, спросил: не обижен ли чем? «Я всем доволен, мой господин, — ответил верблюд. — Ты меня кормил и поил, не бил, и я старался исправно исполнять свои нелегкие верблюжьи обязанности. Я всегда был вожаком в стаде, ни разу не терял поклажи и с караваном никогда не застревал в пути. Ты, господин, хороший человек… Но одного тебе простить не могу… Всякий раз, когда мы отправлялись караваном в дальний путь, ты, умный и мудрый человек, привязывал меня, своего самого сильного верблюда, к хвосту облезлого ишака. И я шел позади него, ведомым. Что может быть оскорбительнее этого?!»
Мадер от души смеялся, долго и заразительно, снял с переносицы пенсне — протереть платочком выступившие на глазах слезы.
ebooksa