Центральный Комитет Коммунистической партии (большевиков) Туркменистана бросил свои лучшие силы на борьбу с басмачеством. На дальние кочевья и колодцы выехали многие работники республиканских и окружных организаций, повсюду создавались отряды краснопалочников и добровольческие отряды из коммунистов, комсомольцев, активистов, были арестованы, обезврежены наиболее рьяные пособники басмачей. В аулах и на кочевьях была развернута широкая агитационная работа, во вновь созданных кочевых подрайонах в ряды партии, комсомола потянулись скотоводческая беднота, чабаны-кочевники, вчерашние байские батраки. На дальних колодцах, теперь уже национализированных, скотоводы создавали животноводческие колхозы. Все это выбивало почву из-под ног наших классовых врагов, отчаянно пытавшихся повернуть колесо истории вспять — остановить шествие социализма в Средней Азии.
Стерлигов, назначенный командиром вместо погибшего Сергея Щербакова, вышел с эскадроном из Куня-Ургенча, держа путь к урочищу Ярмамед, где намечалось встретиться с полусотней Таганова.
Ашир получил приказ двигаться по суходолу Узбоя, где на огромных просторах, от Сарыкамышской впадины до Балханского залива Каспия, разбросаны соленые и пресные озера, колодцы, к которым прибивались байские отары. Еще до своей гибели Аннамет сказал, что урочище Ярмамед должно стать базой басмаческих отрядов. Здесь же, прикрываясь Советской властью, орудовали Атда-бай и бывший председатель аулсовета Мами Курбанов.
Перед чекистскими отрядами была поставлена задача — ликвидировать басмаческую базу, навязать бой действовавшим в районе Ярмамеда бандам и принудить их к сдаче, в случае сопротивления — уничтожить.
На Ярмамеде отряд Таганова дожидалось пополнение — двадцать краснопалочников во главе с Атали Доврановым, который, выполнив задание по доставке из Ербента в Ашхабад секретного донесения, вновь пожелал поехать в пески, чтобы принять участие в боях с остатками басмаческих банд. Вместе с ним приехал и Григорий Колодин, которому командование за умелые действия в боях с басмачами присвоило звание младшего командира. Атали также привел с собой двенадцать студийцев, будущих артистов туркменского драматического театра, среди которых были и танцоры, и певцы, и агитаторы. Одним словом, «красную арбу», которая должна была доходчиво рассказать кочевникам о революции, о Советской власти, о земельно-водной реформе и национализации колодцев, показать спектакль «Феодал и батрак». Ведь среди кочевников были еще и такие, которые очень немного знали о Советской власти. А бывшим феодалам, духовенству, басмаческим предводителям это на руку: темных и забитых скотоводов обманывать легче.
Ашир Таганов и Игам Бегматов не подозревали, какой их ожидает сюрприз. Атали, как всегда веселый и жизнерадостный, доложил Таганову о новом пополнении, о «красной арбе», вручил пакет из ГПУ республики, привез много газет и книг, письма. Таганов, расспросив о матери, о сестренке Бостан, перебрал все письма и недоуменно спросил:
— И это все, что привез?
И Бегматов был явно обескуражен: и ему ни одного письма! Таганов, заподозрив, что Атали, охочий до всяческих шуток, разыгрывает их, спросил:
— Где еще письма? Тут не все…
Атали вел себя как-то странно, промолчал. Загадочно улыбнувшись, направился к ближней юрте, принадлежавшей Мерген-ага, и вышел оттуда сияющим. Таганов собрался было одернуть не в меру разыгравшегося зятя, но, увидев, как из юрты Мерген-ага вышли две женщины в туркменских платьях из бордовой домотканой кетени, буквально опешил: навстречу шла Марина, следом — Герта.
Марина, радостная и счастливая, бросилась к мужу, а Герта, стройная, ладная, зарделась густой краской, подошла к Аширу, поздоровалась с ним за руку. Она что-то говорила, дважды повторив: «Товарищ командир, лекпом отряда Герта Шмидт явилась в ваше распоряжение». А он, явно смущенный, ничего не слыша и не соображая, думал лишь об одном: зачем прислали в отряд женщин, почему приехала именно Герта… Что из того, что она свояченица Ивана Розенфельда, занимавшего ответственный пост в ГПУ республики… Приезд Марины понять еще можно: тут Игам, ее муж. И все же… Вокруг басмаческие банды. Мало ли что может случиться. Почему все же Герта здесь? Угрюмые барханы и веселая, милая Герта… Скособочившаяся юрта в песках и чистенький кирпичный дом в городе, где она жила в семье своей сестры и ее мужа. Все это как-то не вязалось вместе.
Сжимая ее пальцы в своих загрубелых ладонях, Таганов видел перед собой смеющиеся глаза, ровный ряд влажных зубов, еще по-детски припухлые губы. Он не слышал, что она говорила, скорее догадывался, что Герта после окончания рабфака направлена в отряд фельдшером, а Марина будет учить грамоте кочевников, их детей, жен, принимать роды… Ашир в те минуты был настолько переполнен счастьем, что ему хотелось прыгать, плясать, кричать, ходить на голове или сесть на коня и ускакать в степь… Как всегда сдержанный, редко дающий волю своим чувствам, он огляделся по сторонам — вокруг десятки пар человеческих глаз: его подчиненные, чекисты, краснопалочники, актеры… Что подумают? Командир же он, не мальчишка. Таганов только так сильно хлопнул по плечу Игама, что тот от неожиданности присел.
Прибыл на Ярмамед и эскадрон Стерлигова. До его приезда Таганов разобрался с историей создания в урочище «байского колхоза». После смерти Атда-бая его сменили Мами Курбанов и байские сыновья, которые поддерживали тесную связь с Эшши-ханом, вновь появившимся в этих местах. Кулаки и баи, живущие в урочище, умело скрывали свои отары в песках, тайно поддерживали связи с басмачами и бежавшими к ним потом Мами Курбановым и байскими сыновьями. Пока в урочище было мирно и спокойно, и местные батраки и середняки приглядывались к кизыл аскерам.
Командование сводного отряда, которое возглавил Стерлигов, конфисковало атдабаевский сарай и решило открыть там школу — днем обучать детей, а вечерами взрослых.
Эта весть мгновенно облетела урочище и соседние колодцы. «А какой мулла будет учить детей?» — спрашивали кочевники, привыкшие к тому, что детей обычно обучают духовники. И когда им сказали: учителем будет не мулла, а женщина, сбежались люди со всей округи, чтобы посмотреть на Марину. Ее разглядывали с любопытством, цокали языками: «А Атда-бай говорил — русские женщины нагими ходят…» Аульный мулла хихикал в бороду: «Какой из бабы учитель?! Не ищи у ишака бороды, у женщины — ум».
Рядом с рослыми и загорелыми Бегматовым и Тагановым она казалась маленькой, пышненькой, как белый пшеничный чурек, испеченный в тамдыре. На спину ее ниспадали тугие золотистые косы. Кизыл аскеры называли ее Мариной, а кочевники потом прозовут Мавыгозель — голубоглазая красавица — за ее небесного цвета глаза.
Два дня прождала Марина учеников. Но в школу никто не шел — ни дети, ни взрослые. Волновались все — и Таганов, и Бегматов, и Герта… Только один Стерлигов невозмутимо рассуждал:
— Пустая это затея. Не пойдут они учиться. На кой ляд им это?
Марина с Гертой сами пошли по юртам. Одни молча выслушивали Марину, восхищались ее чистым туркменским говором, другие отмалчивались или обещали подумать, третьи и на порог не пускали. Люди боялись басмачей, грозивших испепелить аул, если его люди вздумают жить по законам Советской власти.
ebooksa