Все склонили головы, за исключением Дисмаса – и Карафы.
–
«К месту сказано», – подумал Дисмас. Иисуса после бичевания вывели на показ беснующейся толпе, и Понтий Пилат произнес «Се человек!», а не «Се царь иудейский!». Возможно, он хотел подчеркнуть, что жалкий, истекающий кровью страдалец на самом деле никакой не царь. Но замысел Пилата не сработал. Толпа продолжала требовать казни. Пилат разгневался и велел прибить к кресту, над головой Иисуса, табличку с язвительной надписью: «Иисус Назорей, Царь Иудейский» – на трех языках: иврите, греческом и латинском.
Однажды, занимаясь поисками очередной плащаницы, Дисмас узнал, что, по словам святой Нины Грузинской, жившей в IV веке, плащаницу сохранила жена Пилата… Таких историй было великое множество. Он попытался вспомнить, как звали жену Пилата. Клавдия? Согласно преданию, она приняла христианство и впоследствии была причислена к лику святых. В Евангелии от Матфея она просит передать Пилату, что, согласно откровению, бывшему ей во сне, Иисус ни в чем не виновен. Кальпурнии, жене Цезаря, тоже было откровение во сне накануне убийства супруга. Похоже, все имперские римские жены страдали откровениями во сне. В общем-то, это неудивительно, поскольку они предавались неуемному чревоугодию на бесконечных пирах.
Присутствующие дружно ахнули. В голове у Дисмаса немедленно просветлело, словно после грозы.
35. Вот и сходили на поклон!
– На фига нам эта треклятая плащаница? Двенадцать тысяч экю золотом?! Лучше стырить ящик.
– Кунрат, хоть мы больше и не монахи, ты все же попридержи язык, – вздохнул Дисмас. – Неужели ты не печешься о своей душе?
– Ты же сказал, что это подделка.
– Знаешь… Я не уверен. Может, подделка, а может, и нет. Как бы там ни было, не следует так о ней говорить.
– А дальше что? – спросила Магда.
В апартаментах собрались все, за исключением Дюрера, который отправился на приватную аудиенцию к герцогу Карлу.
– Я видел множество плащаниц, – продолжил Дисмас. – Однако же вот эта – особенная. По всем остальным с первого взгляда можно сказать, что они сделаны человеческими руками, а эта… Изображение едва заметно. Поначалу его не видно, а потом оно внезапно проступает перед глазами! Холст тонкой работы, плетение двойной елочкой, очень плотное. В Базеле мы с Дюрером купили такую же ткань. На холсте отпечаток тела в полный рост. Видно, что это высокий мужчина с продолговатым лицом и длинным, четко очерченным носом. Глаза закрыты. По словам герцога Карла, вблизи можно разглядеть отпечатки римских монет, положенных на веки. Но мы так близко не подходили. В местах пяти ран – кровавые пятна. На лбу кровавый след тернового венца. Руки, сложенные накрест, прикрывают пах. Заметно, что кровоточащие раны находятся не на ладонях, а на запястьях. Это исторически достоверно, потому что пробитые гвоздями ладони прорвались бы под весом распятого тела. Больше всего крови вокруг ран на ступнях. Далее, имеются следы крови от раны в боку, нанесенной копьем Лонгина Сотника. Несколько лет назад я приобрел это копье для Фридриха Саксонского. Рана находится под ребрами с правой стороны. Это также исторически достоверно. Римских солдат учили бить копьем в правый бок противника, так как щит в левой руке прикрывал тело слева. Потеки крови не алые, а оранжевато-коричневые, светлые, как пятна застарелой ржавчины. Само полотно цельное, примерно четырнадцать футов в длину и четыре в ширину. На одной половине отпечаток тела спереди, на другой – сзади, словно на ткань, расстеленную в длину, положили тело и свободным концом накрыли его с головы. И вот здесь возникает вопрос. В Святой земле я слышал от раввинов – еврейских священников, – что, по тогдашним обычаям, для головы покойника использовали отдельный отрез. Более того, в Евангелии от Иоанна прямо говорится о плате, оборачивающем голову погребенного Иисуса, тогда как плащаница представляет собой цельный саван. Какой вывод можно сделать? Никакого. На отпечатке спины отчетливо видны следы сотен ран. Бичевание было изуверским, потому что римляне вплетали в бичи кусочки свинца и осколки костей, которые распарывали плоть в клочья. Бичевание часто приводило к смерти осужденного, однако Иисусу предстояли еще более страшные муки… А потом… – Дисмас сокрушенно покачал головой.
– Что потом?
– Потом случилось нечто невообразимое. В капелле царило благоговейное молчание. Притих даже герцог Карл, до этого болтавший без умолку. У всех на уме было одно: вот она, погребальная пелена распятого Иисуса Христа. Это располагает к молчанию. Так вот, все предавались богочестивым размышлениям. Внезапно тишину нарушили стенания герцога Урбинского. Потеряв всякое самообладание, герцог, обуреваемый чувствами, прерывисто всхлипывал и хватался за грудь – однако же не потому, что ему потребовалась Магдина настойка наперстянки. Нет, он громогласно каялся: «Mea culpa, mea maxima culpa…»[16] – и содрогался от рыданий. Все присутствующие сконфуженно переглядывались. И вдруг… О господи… Герцог Урбинский, как и все мы, преклонивший колена перед святыней, вскочил и кинулся к плащанице! Архидьякон и епископы, что втроем держали развернутую плащаницу за края, переменились в лице, сообразив, что происходит, и оцепенели от растерянности. Ведь герцог Урбинский – племянник папы римского и почетный гость их владыки, герцога Савойского. В общем, после сегодняшнего происшествия никаких итальянских герцогов-сифилитиков к плащанице больше не подпустят.
– А что произошло-то?
– Герцог Урбинский обеими руками вцепился в плащаницу и так стремительно прижал ее к лицу, что архидьякон с епископами не успели ее отдернуть!
– Господи помилуй!
– Вот именно. Вы же видели его рожу в гнойных язвах, густо замазанных слоем белил…
– Фу, мерзость, – поморщился Кунрат.
ebooksa