— Забирайтесь, погреемся за компанию! — крикнул Бабкин.
— Не-е! — покрутил головой Жуков. — Нам с Женькой еще пожить хочется.
— Слабаки!
Как они переносили такую неописуемую жарищу, если даже внизу у Киселева перехватывало дыхание? А те только покрякивали блаженно да звонко шлепали себя ладошками по телу — дозревали до нужной кондиции, только им двоим известной.
— Я вроде бы готов, товарищ лейтенант, — сказал Борисов. — Могу принять первую порцию.
— Тогда ложись на плаху, казнить буду!
Укладываясь на полок, Борисов крикнул Жукову:
— Петь, подкинь грамм сто пятьдесят!
— С ума сошел, хватит тебе! Сгоришь ведь! — возразил Жуков.
— Давай, давай! — нетерпеливо закричал Борисов. — Потом порассуждаешь!
Бабкин спустился на одну ступеньку пониже — чтобы удобнее было работать. Сначала легонько прошелся по спине Борисова — веник с шелестом пропорхнул по крепкому бугристому телу солдата. Борисов издал звук, очень схожий с хрюканьем молодого поросенка. И это как бы послужило сигналом. Веник в руках Бабкина уже не порхал, а со свистом обрушивался на глянцевую от пота спину Борисова. А тот охал, кряхтел — да каких только блаженных звуков он не издавал! Потом взмолился плачущим голосом:
— Петенька, еще сто грамм добавь!
И снова охал и кряхтел, пока заморенный и уставший Бабкин не сказал:
— Все руки обжег! Объявляется перерыв!
Борисов пулей вылетел в мыльную, бухнул на себя два таза заранее припасенной холодной воды, потом еще нацедил и еще раз окатился, шумно отфыркиваясь. После этого снова вернулся в парилку, теперь уже сам легонько прошелся веником по груди, похлестал ноги.
Бабкин эти процедуры принимал в обратном порядке: сначала сам парился — и тоже легонько, а потом уже Борисов изо всех сил хлестал его. Лейтенант, блаженствуя, тоже охал и кряхтел, рычал и повизгивал. Через каждую минуту просил страдальческим голосом:
— Братцы, еще подкиньте!
Ковшом на длинной деревянной рукоятке Жуков подкидывал в раскаленную каменку очередные «сто грамм» и смеялся:
— Так в аду великих грешников прорабатывают!
— Наоборот! Этакую благодать только в раю испытывают, да и то не все, а самые безгрешные и дисциплинированные… Борисов, ты не вздремнул случайно?