— Да, тип… Глаз радует… Он тут одного парня, грузчика, саданул по печенке, у меня просто в глазах темно стало. Еле сдержался…
— Это ты мне брось, — Никита говорил серьезно, — что за дамские разговорчики — еле сдержался. Попробовал бы не сдержаться. Служба наша такая. Думаешь, мне целовать его охота? Ты ничего не заметил?
— Ничего. Во все глаза глядел. Ух, как мне хотелось, чтоб он вытворил чего, чтоб с треском его отсюда… А он будто чувствует, скалится только.
— И я ничего, — задумчиво сказал Никита, — и все же… все же чувствую я что-то… Сам не знаю, что, но сердце не на месте… Чувствую что-то, а что, не знаю.
— И я, — сказал Иван.
— А что? — встрепенулся Никита. — Вот ты можешь мне сказать — что?
— Не знаю… Уж больно он суетился сегодня… Больше, чем обычно. А конкретно? Нет! Я бы не пропустил, заметил.
— Знаю. В том-то и дело.
— А может быть, это просто кажется вам? — спросила Таня. — Может, это просто оттого, что этот человек вам неприятен?
Иван пожал плечами.
— Может быть, — задумчиво сказал Никита, — может быть.
Он плохо спал в ту ночь. Вертелся, вздыхал. Шлепал босыми ногами по выскобленным доскам пола, часто ходил пить. Потом долго сидел на кухне, курил, глядел упорно в одну точку и не понимал — что это такое творится с ним.
Только под утро, когда черный прямоугольник окна стал сереть, Никита задремал.
Утром он вновь обошел склад, внимательно оглядел штабели ящиков, будто пытался проникнуть взглядом в их нутро.
Конечно, он мог взять любой из них и проверить. Но что толку?
Ящики стояли одинаковые — яркие, чистенькие, с синими надписями по желтому фону.
На одном только виднелся едва заметный след пятерни. Видно, шофер какой-нибудь помогал грузить, оставил след вымазанной в машинном масле ладони.
Но Никита не поленился вскрыть его. Ничего. Урюк лежал плотной массой — оранжево-желтый, полупрозрачный, отборный.
Никита поставил ящик на место, отошел.
«Что-то ты, видать, заработался», — пробормотал он.