— Вот и жди.
Пока шли разговоры, вернулся Митрич.
— А мужик, видать, и правда больной. Еле руками шевелит. Бельишко, спрашиваю, где? Говорит, уже дня два, как мешок бросил. Нету теперь ничего. Только харчей, немного и тащил.
— Прижало его!
— Не зная броду, не суйся. Думал, что тайга ему за-место тещиного дома, а ее уважать следует.
— Хватит зубоскалить, найти ему надо смениться.
Когда гость, красный и потный после бани, подсел к столу и увидел перед собой кружку, от которой пахнуло спиртом, а рядом миску дымящихся щей с большим куском мяса, у него покатились слезы.
— Ба! Да ты что, мужик!
— А я то…
— Брось, не баба!..
— Боялся, не дойду…
— Давай, рвани! Отоспишься, человеком будешь!
Гость с трудом, давясь от голода и злости на свое бессилие, уже засыпая, доедал щи.
— Вон в тот угол ложись, — распорядился Буря. — Там у нас для гостей постелено. Здесь тебе, покамест, не надо. Сам понимаешь — с дороги.
Долго не засыпали разведчики, перебирая в памяти подобные истории и с горькими и с хорошими концами. К утру кооператор начал бредить, разбросался на лежанке. Дежурный разбудил Митрича. Тот, кряхтя встал, осмотрел гостя.
— Прохватило, видать. Укрой его. Пущай лежит.
Макаров очнулся только на третьи сутки. Попросил пить. Нестерпимо болела голова, грудь была как в тисках, глаза резало от света. Забылся. Пришел в себя от вопроса;
— Ну, отошел маленько, кооператор?
Над ним склонилось доброе лицо Митрича.
— Где я?