За линией фронта

22
18
20
22
24
26
28
30

— Они весь мир оповестили, что и Москва взята, — возражает Пашкевич.

— Правильно. Но о Москве они врали, а вот о Курске — не знаю. Пока у нас об этом нет точных сведений.

Он садится на бревна и начинает рассказывать…

*

Неожиданно со стороны покрытого кустарником луга, что лежит между селом и Брянским лесом, доносится многоголосый шум. Отчетливо долетает жалобный детский плач.

Прислушиваюсь. Шум нарастает. Различаю истерический женский крик, громкие взволнованные голоса, причитания.

Пашкевич бросается туда. Я спешу вслед за ним и вижу: из кустов к селу бегут люди.

Что-то страшное, неестественное в этой задыхающейся людской толпе.

Впереди всех старуха в длинном пальто, с непокрытой головой. Седые пряди волос падают на лицо, на плечи, развеваются на ветру. Рядом с ней женщина в оранжевой куртке от лыжного костюма. На руках у женщины крохотная девчушка, закутанная в большой шерстяной платок. Из-под платка высовываются посиневшие от холода голые ножки.

Толпа все густеет, приближаясь к селу. Как волны, переливаются взволнованные крики:

— Дядя Прокоп! Корзину возьми. Корзину!.. С ума свихнулись мужики!..

— Да не орите вы!.. Помогите, люди добрые! Помогите!..

С болью выдыхает кто-то:

— Вот она, смерть пришла…

И над всем этим — разноголосый, разрывающий сердце детский плач. Из кустов выбегают все новые и новые люди с котомками, узлами, ребятишками…

— Что случилось, граждане? — раздается громкий, властный голос Ревы.

Он стоит неподалеку от меня — спокойный, высокий с автоматом в руке. Во всей его могучей фигуре уверенность и сила.

Одна из женщин останавливается и протягивает ему ребенка. Она задыхается от быстрого бега:

— Помогите!.. Не дайте загибнуть. В лесу каратели… Бейте их! Бейте! — и в этом крике ужас, отчаяние, призыв…

Раздается гул моторов. Поднимаю голову: со стороны леса прямо на нас низко идут два «мессера».

— В канаву! Ложись в канаву! — приказываю я.