Особое задание,

22
18
20
22
24
26
28
30

— А сколько их у вас? Активных?

Заместитель наркома начал перечислять по списку, составленному в комиссариате. Выяснилось, что заправилами и организаторами саботажа являются почти все начальники отделов и подотделов. К ним же надо отнести и правление стачечного комитета, насчитывающее девять человек.

— Таким образом, вы настаиваете на аресте тридцати своих чиновников? — рассердился Дзержинский. — Странные, однако, у вас понятия о правах и обязанностях Чрезвычайной комиссии! Выходит, мы должны уподобиться царской охранке, хватавшей всех без разбора?

— Но это же враги, товарищ Дзержинский! Интеллигентные люди, а не хотят слушать никаких резонов, ведут себя, как базарные торговки!

— С арестами ничего не выйдет! — решительно сказал Феликс Эдмундович. — Давайте попробуем иначе… Кто у них самый главный в комитете?..

Телефонный разговор с заместителем наркома закончился несколько своеобразным и необычным поручением для Ивана Ильича Ильина. Предварительно, еще не вызвав к себе секретаря, Феликс Эдмундович заготовил ордер.

Форменных бланков ордеров в Чрезвычайной комиссии не было: не успели заказать в типографии. Не было пока и собственной круглой печати и взамен ее пользовались печатью Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, позаимствованной в Смольном.

Оторвав четвертушку чистого листа бумаги, Дзержинский невольно задумался. Изрядно, должно быть, удивятся будущие историки революции, если попадет когда-нибудь в их руки документ, который он сейчас составит на этом клочке бумаги. Удивятся, будут недоумевать и разгадывать и в конце концов, вероятно, поймут. По незначительному, едва приметному штриху раскрывается иной раз целая картина.

Впрочем, времени у Дзержинского было в обрез, к 11 часам его ждали в Смольном, и нужно было торопиться.

«Всерос. Чрезв. Комиссия при Совете Нар. Комис. по борьбе с контрреволюцией и саботажем, — стремительно писал он, обрубая по своему обыкновению слова энергичными точками. — Поручается Ив. Ильичу Ильину доставить…»

Четко расписавшись и скрепив ордер печатью, Феликс Эдмундович пригласил Ильина.

Долгих инструкций не понадобилось. Взаимопонимание с Иваном Ильичом возникло у него сразу, с первого дня совместной работы, и спустя пять минут Ильин уже садился в дежуривший у подъезда «мерседес-бенц», чтобы в точности выполнить поручение, данное ему председателем Чрезвычайной комиссии.

С Гороховой шофер повернул направо и выехал на Невский, затем, не доезжая до вокзальной площади, сделал еще один поворот направо и мягко остановил машину на углу Стремянной улицы.

Николай Николаевич Вяткин, в недавнем прошлом действительный статский советник и управляющий канцелярией министерства, а ныне заведующий фуражным подотделом Наркомпрода, ничего обо всем этом не знал.

Не знал ни о выписанном Дзержинским ордере, ни о том, что на второй этаж, к нему в квартиру, поднимается строгий, неулыбчивый мужчина в кожаной куртке, подпоясанной широким ремнем, и в кожаной фуражке, а следом за ним, опасливо поглядывая на маузер в деревянной колодке, висящей на боку у мужчины, поспешает дворник Кузьма.

В квартире Николая Николаевича было тепло и домовито. В спальне, задвинув тяжелые шторы на окнах, полулежала на кровати дородная супруга хозяина, маялась от очередного приступа мигрени, а горничная Ксюша, опустившись перед ней на колени, меняла намоченные холодной водой полотенца. Из детской комнаты, несмотря на строжайший запрет, слышалась какая-то веселая возня. Сам Николай Николаевич, уединившись в своем кабинете, служившем ему и спальней, перечитывал полученное утром письмо.

Письмо было из Москвы. Вернее, и не письмо даже, а перепечатанная на машинке резолюция московского съезда продовольственных работников, на котором Николаю Николаевичу, к сожалению, присутствовать не удалось. Съезд одобрил и поддержал саботаж служащих Наркомпрода. Большевики, как видно, не смогли подчинить делегатов своему влиянию. Резолюция была составлена хлестко, в выражениях крайне резких и непримиримых.

Еще в начале забастовки Николая Николаевича единодушно избрали председателем стачечного комитета, и теперь, перечитывая московскую резолюцию, он обдумывал, как лучше провести собрание служащих, чтобы познакомить всех с этим выдающимся документом.

Настойчивый и необычно резкий звонок в прихожей прервал размышления Николая Николаевича. Из знакомых никто, пожалуй, так звонить не станет. Скорей всего, опять прислали курьера со службы. Все еще надеются господа комиссары, все еще не верят в серьезность намерений стачечного комитета.

— Ксюша, скажите, пожалуйста, что нет, мол, никого дома, — попросил Николай Николаевич, заглянув в спальню. — Прогуляться, мол, ушли, а когда вернутся — неизвестно.