Во время обеда она была такая маленькая, так нуждающаяся в моей мужской защите.
Я не скажу ей ни слова о моих подозрениях…
Но вечером несколько стал волноваться, и вместе с длинными тенями и серыми сумерками углов, беспокойство все росло.
— Милый, ты что-то грустен сегодня?
— Какие пустяки! Тебе показалось!
— Знаешь, когда у тебя такое лицо, я начинаю думать, что придет день, и ты разлюбишь. Будешь ходить, молчать, не приласкаешь. Позову тебя, подойдешь, поцелуешь, нехотя, через силу… И мне станет от ласки твоей холодно…
Мы сжимали друг друга в объятиях, и большое зеркало отражало безумие нашей страсти, когда она вдруг вся встрепенулась:
— Милый, ты слышишь?
Я вспомнил все и насторожился.
За стеной, в кухне, слышалось шуршание, будто кто проводил рукою по стене.
— Может быть, крысы?
В кухне что-то упало, со стуком и звоном.
— Куда ты?
— Револьвер в зале.
В глазах Веры промелькнул ужас.
Полумрак зала… Я делаю шаг, другой… Меня хватают за плечи, за руки… Силюсь крикнуть… Грубая, мозолистая ладонь зажимает рот…
Я сижу в кресле, в спальне, как был, в одной сорочке. Всего меня окрутили веревки и больно режут голое тело. Во рту грязная, вонючая тряпка.
Их трое. Лица измазаны сажей, но я узнаю в одном торговца рыбой.
Вера на кровати, закуталась до самого подбородка и смотрит испуганными глазами из-под спутанных золотистых волос.
Они возятся в моем платье, обыскивают карманы.