Неожиданная Россия
Впрочем, термин «варварская» банкир и не употреблял – его отчет о поездке в Россию был деловит и сух, лишь иногда сопровождаясь короткими лирическими замечаниями. «Находясь в Москве и Санкт-Петербурге лучше понимаешь русский народ, он чувствует себя хозяином в своей стране. Санкт-Петербург, этот удивительный современный город посреди болот, имеет более имперский вид…» – писал Верн своему начальнику, графу д’Аргу, главному банкиру Франции.
«Москва меня поразила обилием производимых товаров и изделий… Именно Москва является промышленным центром России. На большом базаре в Санкт-Петербурге продаются только товары российского производства…» – рассказывает парижанин, сетуя, что в российском бизнесе активно участвуют англичане и немцы, но мало представителей Франции.
Главное внимание Верн сосредоточил именно на финансовой и банковской сфере России. Петербургский монетный двор он охарактеризовал как «достаточно передовое предприятие», а государственный коммерческий банк как «достаточно эффективный в более удаленных областях России». Но больше всего его поразило хранилище наличных драгметаллов в Петропавловской крепости.
«Во время моего пребывания в России я был свидетелем пополнения резерва в Крепости на 12 миллионов рублей, – пишет банкир, – Двери данного хранилища открываются для пополнения запаса или для выдачи наличных денег только в присутствии комиссии, в состав которой входят высокопоставленные государственные служащие, представители дворянства и коммерческих кругов, которые составляют соответствующий протокол».
«Общая сумма государственных долговых обязательств относительно невелика…» – характеризует французский банкир российский госдолг. «Анализируя всё предыдущее, можно утверждать, что кредитной системе в России уделяется достаточное внимание, и она имеет развитые формы существования…» – резюмирует второй человек в банковской системе Франции. Одним словом, Россия в его деловом описании отнюдь не похожа на «соединение крайнего варварства и заимствованной цивилизованности» из сочинений маркиза де Кюстина.
Глава 67. Царская Россия глазами Китая
Интересующемуся историей российскому читателю давно известны произведения, описывающие взгляд на нашу страну иностранца с Запада, из Европы. Начиная с «Записок о Московии» Сигизмунда фон Герберштейна XVI века до «России в 1839 году» маркиза де Кюстина.
И посол императора «Священной Римской империи» (фактической предшественницы современного Евросоюза) барон фон Герберштейн и, как бы сказали сейчас, «независимый журналист» де Кюстин дали весьма любопытный взгляд на нашу страну извне. Взгляд чужой, зачастую недоброжелательный, но меткий – и оттого очень интересный и полезный. Ведь не зря русская пословица гласит о том, что «большое видится на расстоянии».
Споры о таких взглядах иностранцев на Россию – о том, чего там больше, откровенной русофобии или нелицеприятного, но объективного анализа – ведутся уже как минимум третий век. При любых итогах таких споров, бесспорно одно – мнения европейцев, их взгляд на нашу страну с Запада, как минимум в России всегда вызывали повышенный интерес.
При этом взгляд на Россию с противоположной стороны света, с Востока, в нашей стране как правило никому не известен за исключением единиц узких специалистов-востоковедов. Парадоксально, но мнение о России ничем не прославленного, кроме собственно «Записок» о нашей стране француза де Кюстина обсуждается уже не первый век. При этом почти никто не знает, что одновременно с де Кюстином о Российской империи писал ещё один очень внимательный (и в чём-то столь же недоброжелательный) иностранный наблюдатель.
Только был этот посторонний исследователь нашей страны одним из первых лиц своего огромного государства, самого населённого на планете. И вот об этом взгляде со стороны – со стороны Востока, вроде бы дальнего, но плотно примыкающего к нашим границам – Россия не знает почти ничего.
Попробуем исправить эту ошибку.
В 1839 году, том самом, когда французский маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин катился в карете из Петербурга в Москву, на 8 тысяч вёрст юго-восточнее столицы Российской империи, из Пекина в самый большой порт на юге Китая ехал новый начальник. Карету ему заменял паланкин, который на своих плечах несли десятки слуг.
54-летний Линь Цзэсюй был отмечен титулом «чжитай», в соответствии с которым ему полагался серебряный журавль, вышитый на груди чиновничьего халата. Титул «чжитай» в России переводили как «наместник», а в Англии – как «Viceroy», вице-король.
Действительно, наместник Линь уже два года возглавлял две самые населенные провинции в центре Китайской империи – Хубэй и Хунань, а в самом конце 1838 года император Сяньфэн, фактически, присоединил к его наместничеству и самую южную провинцию страны, Гуандун. Тогда на территории этих трёх провинций Китая, подвластных Линь Цзэсюю, проживало около 70 миллионов человек – столько же в том году населяло всю территорию Российской империи.
Пекинское правительство поручило наместнику Линю искоренить торговлю опиумом на юге страны, для чего ему подчинили не только третью провинцию, но и морской флот, охранявший южные берега китайской империи Цин. К тому времени нелегальный ввоз опиума английскими купцами обеспокоил даже надменных и костных царедворцев Пекина.