Маньчжурская династия Цин, правившая в Китае три столетия до самого начала XX века, была исторической ровесницей династии Романовых в России. Оба монарших рода начали своё восхождение в XVII веке, достигли расцвета в XVIII столетии и почти одновременно пали в начале ХХ-го. И как это ни покажется странным русскому читателю, но внешнее и внутреннее положение обеих раскинувшихся по соседству огромных континентальных империй, при всём культурном и даже расовом различии, имело немало общего.
Обе страны до начала XX века – аграрные феодальные государства с патриархальными и традиционными крестьянскими общинами. Причём Китай, где основная масса крестьянского населения была формально свободной, в этом плане долгое время выглядел даже более развитым, чем Россия, значительная часть населения которой в середине XIX столетия всё ещё оставалось крепостным. К тому же Китай был куда богаче и многолюднее – в эпоху Александра Сергеевича Пушкина бюджет китайских императоров в серебре в три-четрые раза превосходил бюджет петербургских царей, равно как и население Поднебесной тогда было в четыре раза больше населения России.
Правда, аграрное перенаселение сыграло с Китаем злую шутку – обе империи были беременны страшным крестьянским бунтом, аграрной революцией, но в Китае по указанной выше причине этот социальные катаклизмы разбушевались на пол века раньше, вылившись в грандиозную крестьянскую войну «тайпинов» в 50-60-е годы XIX века, которая станет историческим предшественником крестьянской войны коммунистов Мао Цзэдуна.
В России похожую крестьянскую войну в те же годы на пол века отсрочит отмена крепостного права. И если в романовской империи накануне революций XX столетия были бывшие крепостные и помещики, бывшие их владельцы, безземельные крестьяне и «кулаки», то в цинском Китае безземельные крестьяне противостояли в основном мелким землевладельцам из сельской интеллигенции, порождённой тысячелетиями «азиатского способа производства».
Было в Китае и ещё одно противостояние, где главной движущей силой были «хакка» («кэцзя», буквально – «гости»), потомки древних переселенцев, которых издавна презирали и притесняли коренные кланы. Кстати, будущий отец китайских реформ Дэн Сяопин был именно «хакка». И «гости»-«хакка» и коренные включали лиц самого разного социального положения, расселившихся по всему Китаю. Но века совместной жизни не сгладили, а лишь углубили вражду родовых кланов. Здесь проявлялась исконная борьба за основное средство выживания – за землю. Заметим, что данная ситуация очень похожа на ту, что на Юге России породит большую кровь гражданской войны между казаками и «иногородними» крестьянами, положение которых отчасти напоминает судьбу «хакка». Эта большая кровь – еще большая, благодаря огромным массам населения – не раз зальёт восставший Китай, и при тайпинах и при Мао.
До начала ХХ века обе страны – Китай и Россия – абсолютные монархии, где далёкие от подвластных народов династии правят, опираясь на военно-бюрократическое сословие, и даже разговаривают на ином языке, чем их подданные. Здесь онемеченные и европеизированные Романовы были, по сути, столь же инородны русским крестьянам, как и маньчжурские богдыханы ханьскому народу Китая.
Кстати, Романовы считались номинальными родственниками Ивана Грозного, который по материнской линии, через князей Глинских, был потомком разбитого на Куликовом поле темника Мамая, происходившего из правящего рода племени чжурчжэней, некогда продавших в рабство будущего Чингисхана. Но к ханам чжурчжэней возводил своё происхождение и род Айсинь Гиоро, семейство Цинских императоров. Так что правящие династии Санкт-Петербурга и Пекина могли бы, при желании, считать друг друга дальними родственниками. Но они такого желания не имели – императорский двор в Пекине искренне считал европейцев дикими и опасными варварами, а императорский Петербург вполне «по европейски» презирал каких-то там азиатов…
И если уж проводить параллели дальше, то русские тайные общества – от декабристов до «Народной воли» – будут во многом похожи на тайные общества Китая, готовившие антицинские заговоры и восстания в XIX веке. А совершавшие в начале XX столетия теракты против маньчжурской аристократии революционеры Сунь Ятсена будут аналогичны в практике и идеологии русским эсерам, социалистам-революционерам. Нарождавшаяся буржуазия обеих империй так же будет одинаково слаба перед экспансией внешнего капитала и столь же похожим образом враждебна своим правящим династиям.
Главное отличие и преимущество романовской России перед цинским Китаем заключалось в одном – Российская империя в наследство от реформ Петра I обладала соответствовавшим требованиям нового времени военным и дипломатическим аппаратом. Русские регулярные вооруженные силы, их устройство, включая военную промышленность и военное образование, техника и тактика соответствовали развитому европейскому уровню, а европеизированная элита страны не была так наглухо закрыта для изучения передовых достижений и новшеств, как это до конца XIX столетия было в цинском Китае.
Именно поэтому в Китае иностранный капитал будет беззастенчиво «опиумными» и «полицейскими» войнами отбирать себе привилегии, включая экстерриториальные сеттльменты, а в России он будет, за исключением Крымской войны, действовать более «цивилизованными» экономическими методами. Впрочем, в итоге промышленность обеих стран будет фатально зависеть от иностранцев.
Социально-экономическая отсталость России на фоне европейской промышленной революции стала явно сказываться в военном деле лишь к середине XIX столетия, когда империя Романовых стала объектом «полицейской» Крымской войны со стороны Англии и Франции. Именно техническое отставание России – отсутствие железных дорог, парового флота и массового нарезного оружия – позволило англо-французам в 1854-55 годах атаковать на выбор все морские окраины империи.
Ровно тоже в 1840-42 и 1856-60 годах случилось в Китае. Но, в отличие от Китая, заметная техническая отсталость России не превращалась в пропасть подобную той, что лежала между средневековой фитильной аркебузой китайского» солдата и находившейся в руках британского морского пехотинца капсульной нарезной винтовкой Минье-Притчетта, созданной и массово внедрённой в 40-е годы XIX века… Поэтому англо-французы решились наступать на Пекин в 1860 году, и захватили его, но не решились атаковать Петербург несколькими годами ранее. Грозный британский флот свободно оперировал у берегов обеих империй, в Чёрном и Жёлтом морях, но десантные операции в России требовали от войск Запада на порядок большего напряжения и потерь.
Благодаря географии России в военном смысле повезло близко соседствовать с западной Европой – необходимость воевать с самыми развитыми странами Запада (от шведов Карла XII до Наполеона) заставляла российскую правящую элиту, не смотря на социально-экономическую отсталость страны, поддерживать свою военную машину на европейском уровне. Военная судьба Китая, благодаря всё той же географии, сложилась иначе.
Племена маньчжуров подчинили себе Китай в годы, когда в Росси царствовал отец будущего императора-реформатора Петра I. Незадолго до взятия «северными варварами» Пекина грандиозное крестьянское восстание свергло последнего императора из китайской династии Мин. Напуганная крестьянской войной знать Китая предпочла договориться с маньчжурами.
Именно тогда сложилась военная система маньчжурской династии Цин, просуществовавшая почти без изменений до начала ХХ века. Свою военную реформу объединитель маньчжурских племен хан Нурхаци начал в 1601 году, когда возникли первые «знамёна»-корпуса маньчжурской армии. В ходе завоевания Китая окончательно оформилась система этих корпусов, превратившихся в «восьмизнаменную армию», включавшую 8 маньчжурских, 8 монгольских и 8 китайских дивизий, сведённых в восемь корпусов, каждый со своим цветным знаменем. Кстати, В 1685 году в состав «Жёлтого с красной каймой знамени», самого старшего в иерархии «восьмизнамённой армии», вошло и несколько сотен русских казаков, взятых маньчжурами в плен после долгой осады Албазина (маньчжуры называли его Якса).
Численность этнических маньчжур составляла немногим более 3 % от числа населения новообразованной Цинской империи, однако костяк сухопутной армии составляли именно маньчжурские части и родственные им племена солонов и тибо. Вторую ступень в имперской иерархии занимали монголы, за ними шли китайские коллаборационисты-«ханьцзюнь», служившие в «восьмизнамённой армии», и лишь затем остальные китайцы. Помимо ударной армии «восьми знамён» были созданы и местные гарнизонные и охранные войска из китайцев, не входившие в привилегированную систему «восьми знамён» и называвшиеся «войсками зелёного знамени».
В XVII веке военная организация маньчжур была, пусть и не передовой, но вполне соответствующей современному ей европейскому уровню. Но вскоре империя Цин достигла своих «естественных» границ – «Срединное государство» и вассальные ей более слабые «варварские племена» со всех сторон окружали почти безлюдные и труднопроходимые просторы мирового океана, северной тайги, южных тропиков и высочайших в мире гор Гималаев.
Полтора века маньчжурский Китай не сталкивался с противником, обладающим развитой военной организацией и техникой. Европейские державы были отделены далёкими морями и до начала эпохи парового флота просто не имели возможности перебросить достаточные силы к границам Поднебесной. Российская же империя вплоть до русско-японской войны никогда и не имела на своих дальних восточных границах современных и многочисленных войск.
Поэтому, не удивительно, что армия империи Цин и в первой половине XIX столетия по организации, вооружению и тактике оставалась на уровне европейской Тридцатилетней воны 1618-48 годов. Этому застою способствовала и господствовавшая в Китае неоконфуцианская идеология, считавшая Поднебесную единственным центром мира и отвергавшая любые заимствования у близких или далёких «варваров».