– Думаю, да, – гордо улыбнулась Арина, позабыв про прошлую стеснительность. – Он – мой учитель любви.
– Учитель любви? – поморщилась я. Откровенно говоря, мне не хотелось слышать подробности их отношений. Но меня настораживало, что многие преподаватели Оболенки были замешаны в темных делах. Нельзя было допустить, чтобы моя подруга подвергалась опасности. Ведь пока мы не знали, связан ли Ян Гуревич с нехорошей компанией Университета.
– Ян обучает меня, как доставлять удовольствие в постели. Лер, я так заблуждалась, думая, что знаю о сексе. Да я ничего об этом не знала до Яна! – воодушевленно прокричала довольная подруга, не замечая, как мне неприятно все это выслушивать. – Знаешь, Лер, то, что мы делаем…
– Все, хватит! – не выдержала я. – Мне все понятно. Прошу, избавь от подробностей.
– Ничего тебе не понятно, дурочка. Ты же вообще у нас девочка. Вот когда, наконец, решишься, я тебе смогу быть полезна.
– Прости, Арин, но ты сейчас рассуждаешь, как матерая проститутка. Пусть у меня еще не было парня, но это не делает меня дурочкой! – разозлилась я.
– Ты назвала меня проституткой? – Арина вскочила с кровати и стала демонстративно убирать свое платье в коробку. – Не ожидала от тебя такого. Думала, мы подруги.
– Рин, прости, пожалуйста. Я не хотела обидеть. Признаю, что была груба. Просто и ты пойми. Подобные разговоры…
– Вполне естественны между близкими подругами, как я думала. Но, видимо, на твой счет ошиблась. В дальнейшем буду фильтровать базар.
Она обиделась. Схватила коробку с платьем, даже толком ее не закрыв, и выбежала из моей комнаты, громко хлопнув дверью. Вот и второй человек за день, с кем я умудрилась поссориться. Но что до Арины, то ее обида – меньшее из зол. Куда страшнее, если Ян действительно причастен к преступлениям Оболенки и попытается втянуть во все мою подругу. Нужно обязательно рассказать обо всем Смирнову. Только пока у меня не было никакой полезной информации, поэтому сначала решила пойти в библиотеку.
Войдя в читательский зал, я сразу увидела Сергея Петровича. Главный библиотекарь отчитывал какого-то первокурсника за то, что тот халатно относится к книгам. Да, для Вдовина книги – это святое, он не позволял студентам делать карандашные пометки, заламывать уголки у страниц как закладки и, самое страшное, есть за чтением. Мое появление спасло нерадивого студента от праведного библиотекарского гнева. Сергей Петрович, оставив несчастного наедине с угрызениями совести, поспешил ко мне.
– Лерочка, милая, ты пришла меня проведать? – обрадовался он, а мне стало нестерпимо обидно за одинокого старика, к которому если и обращаются, так за очередной книгой.
– Да, и хотела побеседовать с вами.
– Пойдем к моему столу. Там никто не помешает, а в ящике у меня лежит шоколадная конфета, – старичок мне забавно подмигнул, и мы пошли в другой конец библиотеки.
– Сергей Петрович, после нашего прошлого общения я заинтересовалась историей Оболенского Университета, – начала я, усаживаясь на стул рядом с креслом библиотекаря.
– Вот как? – он приподнял бровь, хотя я поняла, что на самом деле не удивился.
– Скажите, Оболенку ведь строили европейские иезуиты?
– Да, в основном прибывшие из Чехии. Петр Семенович Оболенский мечтал создать на родине подобие Пражского Клементинума.
– Но из-за суровой зимы этого не случилось?
– Ну, почему? Из прибывших иезуитов остались пятеро во главе с Карлом Болеславом. Он изначально был правой рукой князя Оболенского. Карл Болеслав руководил Университетским городком, прописал его устав. Правда, он изменил иезуитским ценностям, его взгляды были более широкими и современными. Религия ушла на второй план, а на первый вышла наука. Именно он поставил во главу угла понятие «калокогатия».