Геймекер

– Однако, – заключил контрразведчик, – японцы наши союзники, контакты с ними не запрещены, и, скорее, приветствуются. Ну а если в процессе разговоров вы получите какую-нибудь интересную информацию…

Будучи общительным и словоохотливым собеседником, японец поведал Мюллеру немало интересного о разных странах, в которых бывал, что было очень кстати, поскольку майор лишь пару раз в жизни удосужился выбраться за пределы Баварии. Даже Париж он видел лишь проездом, лишь пару часов, между рейсами потолкавшись в привокзальной кафешке. Он рассказал ему о знаменитых борделях мира; о родной Японии, юго-восточной Азии, том же Париже и даже Америке, в которых ему доводилось бывать. Поблескивая круглыми очками в старомодной роговой оправе, японец так живо описывал их убранство, одежды женщин, услуги, что майору казалось, что он сам побывал и на плац Пигаль, и в невольничьих борделях Могадишо. Рассказы японца необычайно расширили пределы профессионального образования Мюллера.

Дипломат немало поведал и о борделях военного времени. Японское командование, более радикально подходившее к организации сексуальной разрядки своих воинских контингентов, развернув тысячи «Станций утешения» на оккупированных территориях азиатского театра военных действий, в которых более полумиллиона местных уроженок десятка стран, от Малайзии до Соломоновых островов, усердно трудились во благо побед императорской армии.

– Это похоже на нарушение Женевской и Гаагской конвенций! – удивился майор.

– Традиции, – оживился дайнагон, – Так повелось издревле. В старину, во времена бесконечных междоусобных войн между японскими дайме, женщин из ближайших селений сотнями пригоняли к войску. Перед каждой битвой это происходило в каждом шатре, так что когда начинался час кабана, весь лагерь стонал на разные голоса. В час крысы им всем перерезали горло. Так, что самураи спали спокойно и утром были готовы умереть, выполняя свой долг.

Рассказы о войсковых борделях были особенно интересны майору. Они делились на несколько категорий. В солдатских – процесс поставлен на поток, не отличаясь изысканностью. Офицерские были более комфортабельны, предлагая разнообразные и пикантные услуги, о самом существовании которых Мюллер никогда бы не догадался, если бы не рассказы Ватанабэ.

По мнению японца, заведение Мюллера было сопоставимо с начальным уровнем борделей этого класса. Однако, сообщил дипломат таинственным шепотом, у них были еще и бордели для высшего комсостава, о работе которых он рассказывать отказался, ссылаясь на конфиденциальность информации, пояснив, что ассортимент их услуг несопоставим с тем, что предлагает клиентам Мюллер, на что тот обиделся, словно мальчик.

Беседуя с японцем, Мюллер раз за разом пытался разговорить его о загадочных элитных заведениях. Но самурай только улыбался, повторяя, что европейцы – юная нация, которая еще не дозрела до того понимания эротики, которое присуще азиатам.

Дайнагон был хорошо знаком и с эротической литературой, не только европейской, в большей степени доступной майору. Постепенно, он посвящал майора в особенности местных сексуальных традиций, позволял просматривать старинные книги из своей коллекции. Эти фолианты были написаны 200, 300 и даже 500 лет назад, в основном индийскими письменами, ничего не говорившими Мюллеру. Однако, множество цветных картинок, тончайшей работы, на многое раскрыли глаза майору.

В его библиотеке были и более современные книги на арабском, хинди, китайском и даже руссом языках, полных фривольных картинок и мудрых советов, посвященных мужским удовольствиям. Многое в этих рассказах поражало не столь уж сведущего в этих вопросах Мюллера.

Особенно удивляло то, что понятие дозволенного или «нормального» в азиатском сексе то ли полностью отсутствовало, то ли имело столь отдаленные границы, что обнаружить их Мюллер оказался не в состоянии. Кроме того, судя по картинкам, их «дамы» были так подготовлены и гибки, могли занимать такие экзотические положения, что Мюллер так и не смог понять как, а главное, зачем они это делали! Ну, а об их способности владеть мышцами влагалища и исполнять различные трюки, вроде «заглатывания» и раздавливания огурцов, очистки бананов и т.д. майор, как и многие его сослуживцы, был уже наслышан.

Кроме того, в контекст азиатского секса входило множество «искусств», не имевших аналогов в европейском эротическом миропонимании – «искусство связывания», «подчинения и боли», «внешних и внутренних приспособлений для получения наслаждения» и множество других, так что даже после продолжительного теоретического знакомства с этим вопросом Мюллер так и не смог даже приблизительно оценить масштабов пространств, до которых тот распространялся.

Макото много рассказывал майору и о других аспектах японской культуры и образа жизни. Во время командировки в Гамбург, где находилась еще одно отделение курируемого Ватанабэ консульства, его новый приятель не только не отказался с ним встретиться, но и устроил гастрономический тур по японским и китайским ресторанчикам, познакомив с истинно восточной кухней, а не с ее имитацией на европейский манер, которая чаще всего имелась во множестве забегаловок в китайских кварталах.

Как и все японское, восточная кухня вызвала у Мюллера двойственные ощущения. С одной стороны некоторые блюда были если не вкусными, то вполне съедобными, однако существенная часть пищевых ингредиентов, вкусов и пищевых предпочтений показались ему отвратительными. Особенно омерзительны были живые осьминоги, цеплявшие присосками язык и губы, когда он, давясь и пуская слюни, судорожными движениями глотки пытался загнать их в пищевод, сырые медузы и еще какая-то морская гадость, название которой он не запомнил. Однако его восточный экскурс был полезен как для общего развития, так и для укрепления приятельских отношений с таким необыкновенным человеком.

Глава 37

Через шесть месяцев патриархального существования, к которому колонисты на удивление быстро привыкли, произошло событие, наполнившее жизнь новыми приключениями.

Ник и Глеб, обходя территорию, на одном из дальних участков Площадки услышали странные звуки, доносившиеся из – за изгороди, стоявшей на границе обширного луга и леса, начинавшегося за оградой. Подойдя ближе, они увидели, чего никак не ожидали – прыгавшее и скакавшее человекоподобное существо, которое всеми силами старалось привлечь их внимание. Не без опаски, подойдя к нему, они убедились – существо действительно оказалось человеком. Это поразило их, потому что не соответствовало палеонтологическому периоду, в котором не могло существовать не только человека и гоминид, но и почти никаких млекопитающих.

Тем не менее, человек стоял, опираясь на копье с большим железным наконечником, хотя и выглядел не слишком цивилизованно, имел косматую шевелюру и, несмотря на то, что молод, длинные усы, переходящие в клочковатую бороду. На плечах накинута шкура с неровным рыжим мехом, в руках – старая заржавленная винтовка. Однако было очевидно – он не угрожает, а лишь старается привлечь внимание, с ее помощью демонстрируя свою причастность к цивилизации.

Когда ребята подошли к изгороди, он радостно запрыгал и залопотал на непонятном языке, отдаленно напоминавшем итальянский или французский. Ни Ник, ни Глеб не знали ни того, ни другого. В школе Ник учил английский, а Глеб – немецкий, но и тогда они не парились с этой проблемой уж слишком сильно. Более или менее и тот, и другой владели сетевым и программным набором слов и сленговых оборотов, в основе которых лежал английский. Стоя по разные стороны преграды все трое пытались применить свои лингвистические способности, чтобы понять друг друга. Удавалось это с трудом. Достоверно они узнали только то, что их нового знакомого зовут Ансельмом, или Анселимом.

Однако неудача не смутила аборигена. Он улыбался, заискивал, демонстрировал заинтересованность в общении. После того как стало ясно, что быстро договориться не получится, он вынул из плетеной корзинки, висевшей на ближайшем кусте, длинные палочки какой-то снеди и аккуратно стал просовывать их сквозь ячейки ограды, стараясь с ней не соприкоснуться.