Миссисипские пираты

Глава X

Ферма Лейвли

Принадлежащая семье Лейвли ферма находилась в восьми милях от Хелены, среди девственного леса, в котором было вырублено лишь пространство, нужное для расположения построек и для добычи бревен и досок, для возведения просторного, удобного и красивого жилища.

На стволе дерева, вырубленного в виде скамьи, возле дома сидел совершенно седой, но бодрый, пышущий здоровьем старик, щеки которого горели румянцем, а глаза блестели добродушием и отвагой. Голова его была непокрыта, и белые кудри падали волнами на загорелую шею. Одежда его состояла из серого суконного длинного сюртука, таких же панталон, синего жилета и рубашки ослепительной белизны, но одно казалось странным: он был бос. Поодаль от него сидел молодой человек, сдиравший шкуру с убитого молодого оленя. Большая ньюфаундленская собака следила за его работой.

Молодой человек – зять старика – приехал к нему недавно из западных штатов, с целью поселиться на соседнем участке, но дом его был еще не достроен, и пока он жил с женой и тремя детьми на ферме у тестя.

– Доброго оленя убил ты, Уильям, – говорил старик Лейвли. – Окорока из него выйдут отличные. Славное дело охота, занятное. Но настоящее дело все же не в этом. Мы должны возделывать землю. Как и сказано: «В поте лица своего будешь есть хлеб свой!»

Старик хотел еще что-то сказать, но речь его была прервана лаем водолаза[10], которому стали тотчас же вторить и другие собаки. К этому хору присоединилось радостное восклицание Джеймса, который бросился отворять ворота приближавшимся гостям. Адель подняла свою лошадь и заставила ее перескочить во двор через невысокую изгородь, но миссис Дейтон и ее спутник степенно въехали через ворота.

Скоро все общество уселось под тенью раскидистого орешника, и старая миссис Лейвли, несмотря на возраст, не уступила никому чести прислуживать гостям. Она угощала их кофе, разнося чашки.

– Кто это с дамами? – спросил, сидя в стороне, зять Лейвли, Уильям Кук, у Джеймса, указывая на Сандерса. – Я вроде бы видел его где-то.

– Я его вовсе не знаю, и он здесь не по моему приглашению, – тихо отвечал молодой Лейвли, недружелюбно поглядывая на приезжего. – Он так фамильярно говорит с мисс Адель, как будто вырос с ней, обходится точно брат.

– Красивые у него волосы, – заметил Уильям.

– Нечего сказать, точно мочала! – проворчал Джеймс.

Угадать причину такого критического отношения к красоте гостя было нетрудно, и сама Адель замечала неудовольствие своего молодого поклонника. Чтобы утешить, она любезно обратилась к нему:

– Мистер Джеймс, вы обещали мне в прошлый раз рассказать подробно о вашей схватке с пумой, вероятно той самой, шкура которой висит здесь на дереве. Мистер Гэвс говорит, что невозможно одолеть пуму, имея при себе только нож.

Джеймс, находивший неприличным хвастаться перед молодой особой своими охотничьими подвигами, проговорил с замешательством:

– Да что… мистер Гэвс… я не знаю, право…

– Верно, легче одолеть пуму, чем рассказывать об этом? – заметил Сандерс насмешливо. – Насколько известно, все охотники, рассказывая о своих успехах, забывают упоминать о собаках, на долю которых и приходится, собственно, вся опасность. Охотник стреляет 6 зверя с почтительного отдаления, а потом, когда животное уже издохло, вонзает в него нож раза два или три, стараясь не повредить шкуры, для доказательства опасности схватки.

– Если я говорю, что убил пуму ножом, – произнес Джеймс с сдержанным бешенством, – то это значит, что со мной не было собаки, и я не пользовался карабином. Может быть, вам и приходилось слушать хвастливые и лживые рассказы, но в наших лесах они не в ходу. И в нашей семье лжецов не водится.

– Позвольте, – сказал Сандерс, понимая, что всякая ссора помешает возложенному на него делу, – позвольте, мистер Лейвли! Я вовсе не хотел сказать, что принимаю все охотничьи рассказы за ложь. Охотнику позволительно увлекаться. Это ему даже прощают.

– Этого я не понимаю. Могу только сказать, что пользуюсь на охоте ножом лишь в случае самой последней крайности. Что же до этой пумы, то Кук был свидетелем, пусть он и рассказывает.