В огонь и в воду

22
18
20
22
24
26
28
30

– Святой отец! я делал не много добра, и редко; много зла, и часто; но никогда и ничего против чести… Я умираю с верой христианина и добрым католиком. Вот сейчас только я избавил свет от гнуснейшего мошенника.

– Знаю… знаю, – сказал священник.

– Надеюсь, что это мне зачтется там, на небесах.

Священник покачал головой нерешительно; потом, наклонясь к умирающему, сказал:

– Раскаиваетесь ли вы в грехах своих, сын мой?

– Горько раскаиваюсь.

Священник поднес распятие к губам графа, который набожно его поцеловал; потом перекрестил большим пальцем его лоб, уже покрывшийся липким потом.

– Рах vobiscum!

– Amen! – отвечал Джузеппе.

Окончив исповедь, граф попросил верного Джузеппе достать ему лист бумаги, перо и чернильницу. Черный человек, не сводивший с него глаз, достал все это из кожаного футляра, висевшего у него на поясе, и, положив бумагу на колена раненому, сказал боязливо:

– Не нужно однако же писать слишком долго.

– А! вы полагаете?

– Я говорю это из предосторожности. Я только что щупал вам пульс: если вы вздумаете писать красивые фразы, то не успеете подписать.

– Очень благодарен!

Джузеппе, собравший последние силы в эту торжественную минуту, приподнял графа, который взял перо и, призвав на помощь всю силу воли, довольно твердой рукой написал три строчки, подписал, свернул лист вчетверо и приложил на горячий воск, накапанный на бумагу черным человеком, большой золотой перстень с гербом.

– Еще есть у меня время? – спросил он, взглянув на черного человека.

– Да, немного… не столько, как в первый раз.

– Гм! смерть однако поспешает!

Он взял еще лист бумаги и тем же пером написал: «Графиня, я умираю христианином, хоть и прожил хвастуном; простите мне все зло, которое я вам сделал… Вверяю вам сына».

Он вздрогнул.