– Нет, мой друг, но она прехорошенькая.
Коклико и Кадур тоже узнали, в чем дело. Коклико нашел, что это безумие, а Кадур – что это очень простая вещь.
– А если он убьется! – сказал Коклико.
– Двух смертей не бывает, – возразил араб.
Однако же решено было ничего не говорить графине де Монтестрюк.
Расставшись с Гуго у самых городских ворот, Брискетта была в восторге. Её влюбленный был настоящий рыцарь и притом молоденький, как паж. Уже не в первый раз говорили Брискетте о любви. Много дворян ходили в лавку к её отцу, который был первым оружейником в городе, и она часто слышала эти сладкие речи; но никто еще доселе не казался ей таким привлекательным, как Гуго. Все, что он ни говорил ей, дышало какой-то новой прелестью.
– А впрочем, говорила она себе в раздумье, все это почти всегда одно и то же!
Такая опытность могла бы показаться странною в такой молоденькой девочке, но хроника гласила, что Брискетта не без удовольствия слушала уже речи одного господина, у которого был замок с высокими башнями в окрестностях Миранды, и кроме того, не раз видели, как вокруг лавки оружейника, в такие часы, когда она бывала заперта, бродил португальский господчик, будто бы поджидая, чтобы показался свет за окном маленького балкона. От этого-то самого, прибавляла хроника, Брискетта и не выходила замуж, несмотря на хорошенькое личико и на собранные отцом деньги.
Мысль, что такой красавец, да еще и граф, сделает такую безумную выходку, и для неё одной, – приводила ее просто в восторг. Она думала, как станут сердиться прекрасные дамы и ревновать её подруги. На устах её так и летали веселые песни. Когда она шла по улице, легкая, проворная, разряженная в пух, то её походка, живой взгляд, светлая улыбка так и говорили, казалось:
– Никого во всем Оше так не обожают, как меня!
Однако она вздрагивала каждый раз, когда вспоминала, какой опасности подвергается граф де Монтестрюк из любви к ней. Что, если он в самом деле убьется в этой безумной попытке? Накануне назначенного дня она пошла к Пустерлям и остановилась на вершине самой большой. Взглянув на эту кручу, падавшую с вершин города к берегу Жера, будто каменная лестница, она вздрогнула. Разве оттого только, что она ни разу не видела этой кручи, она и могла потребовать, чтобы Гуго спустился с ней верхом. Где же тут лошади поставить ногу на этом обрыве, усеянном еще гладкими, будто отполированными голышами? Наверное, тут всякий сломит себе шею. Рассказ об испанце очевидно – басня. Дрожа, она прошла вдоль домов, высокие стены которых еще больше омрачали эту глубокую улицу, показываемую всем приезжим, как один из предметов любопытства в Оше; внизу протекала река.
– Если он заберется сюда, подумала она, он живой не выйдет… И я сама…
Бедная Брискетта побледнела и вернулась домой, твердо решившись снять с графа его обещание.
Между тем затея эта наделала шуму; рассказывал об ней маркиз, похвасталась и Брискетта своим приятельницам, и слух быстро разошелся из города в предместья, а там и в окрестные деревни, возбудив всеобщее любопытство. Все хотели быть на этом представлении и когда наступила Пасха, с утра все, кто только мог двигаться в городе и в окрестностях, пошли к тому месту, куда граф де Монтестрюк поклялся явиться в назначенный час и однако же, как думали многие, не явится.
День был праздничный и солнце блистало на безоблачном небе. Скоро на площади перед собором собралась несметная толпа. По временам поднимался сильный шум; охотники держали между собой пари. Каждый раз, как показывался вдали верховой, эта масса народа волновалась, как море от ветра.
Дамы поместились на своих балконах, чтоб видеть, как приедет Гуго.
– Если он приедет, то он – просто сумасшедший! – говорили люди рассудительные.
– Нет, он влюблен, – говорили другие, – и наверное приедет.
– Давайте же дорогу! крикнул один насмешник, расталкивая локтями толпу: сумасшествие – вещь священная!
При первом ударе колокола в полдень, все головы обратились ко въезду на площадь. При двенадцатом – показался граф де Монтестрюк на своем испанском жеребце, а за ним Коклико и Кадур. Хорошенькие девушки чуть не захлопали. Маркиз де Сент-Эллис, уже с четверть часа постукивавший ногой от нетерпенья, подъехал к Гуго и обнял его; потом он сошел с коня, чтоб хорошенько осмотреть своими глазами, все ли исправно: узда, удила, цепочка у мундштука, подпруга. Брискетга, едва удерживаясь от слез, раздвинула толпу и, положив ручку на шею Овсяной Соломинки, который бил копытом от нетерпенья, сказала графу:
ebooksa