Неуловимый корсар

22
18
20
22
24
26
28
30

– Нисколько, нисколько, ведь она дала мне возможность самому проникнуть в тайну, а это всегда так приятно.

И Лаваред с торжеством посмотрел на Джеймса, уверенный, что фраза произведет необыкновенный эффект. Но тот и бровью не повел.

– Так вы открыли тайну? – равнодушно спросил он. – Как же это?

– В парке я нашел корзину, а на дне ее инициалы владельца.

– А именно?

– Д. и П.

– И вы из этого заключаете?..

– Что владелец не кто иной, как Джеймс Пак. Это кажется ясным, – проговорил Арман с победоносным видом.

Но его торжество длилось недолго. Корсар расхохотался:

– Теперь я понимаю, почему интервью иногда бывают так фантастичны. По-вашему, Д. П. только и может значить, что Джеймс Пак? Но я вам скажу, что эти инициалы могут соответствовать десятку имен.

Парижанин промолчал, чувствуя себя побежденным.

– Потерпите немного, – продолжал Джеймс. – Я сжалюсь над вами, как только появятся английские суда, вашим друзьям будет предложено все время оставаться в пещере. Одного вас будут в любое время допускать на виллу. Вы будете представлены сэру Д. П., который на меня совсем не похож, и будете присутствовать при всем, что произойдет далее. Нравится вам это?

– Разумеется. Но скажите, этот господин Д. П. ваш союзник, друг?

– Увидите. А пока, пожалуйста, не спрашивайте ничего.

И, повернувшись на каблуках, корсар оставил француза одного. Это была настоящая пытка для Армана. Стоять перед стеной и знать, что за нею что-то происходит, но не знать, что именно, – нет, только репортер мог бы понять страдания Армана. Целыми днями он ходил по острову с подзорной трубой.

– Проклятая эскадра! Когда же она наконец придет? Право, я тут заболел!

Его настроение походило на настроение тех преданных слуг, которые только что собрались взглянуть в замочную скважину, что там поделывают господа, как вдруг с прискорбием убедились, что в ней торчит ключ. Каждый, у кого в сердце достаточно человеколюбия, чтобы интересоваться чужими делами, хотя бы они его нисколько не касались, знает это состояние, хотя, с другой стороны, и не имеет оправдания для своей страсти, которая служила Арману его принадлежность к журнальному миру. В этот день эскадра не пришла, наступила ночь, и Лавареду пришлось вернуться к себе и лечь спать. Но спал он плохо, его душил кошмар. Он видел себя в огромной зале, где множество дверей. На каждой двери была большая надпись: «Тайна № 1», «Тайна № 2» и так далее. Двери были заперты железными полосами, замками, задвижками, и стоило журналисту подойти к какой-нибудь двери, на месте ее тотчас же возникала насмешливая физиономия Джеймса.

Арман проснулся и, чувствуя, что не заснет больше, тихо оделся, поднялся по бесконечной лестнице и вышел из пещеры. Было еще темно, но звезды начали бледнеть, а на востоке посветлело. Теплый воздух был весь напоен благоуханием. Время от времени слышалось легкое чириканье птичек. Они как бы пробовали голоса, чтобы торжественным гимном встретить восхождение солнца.

Трава тоже шевелилась, как бы потягиваясь после сна; потом послышалось тихое жужжание насекомых, и вдруг солнечный луч, точно золотая стрела, пронзил предрассветную мглу. И как бы по знаку капельмейстера, загремел целый оркестр птиц и насекомых. Это природа встречала царственное светило, которое из глубин бесконечности озаряет и согревает скромную планету, где копошится человечество.

Арман мечтательно остановился в конце парка, сливаясь своей поэтической душой со всем окружающим, вдруг он вздрогнул и стал пристально вглядываться в даль моря.