В Большой Горе с ощутимым преимуществом победил офицер запаса Кузнецов Николай Фёдорович. В команду Голованова он "не вписался", поэтому у него сразу же начались сложности в работе. Проигравший ему Краснов сдаваться не собирался и затевал интриги с целью смещения Кузнецова.
Власова и Жаброва судили. Власов оказался Сорокиным Михаилом Сергеевичем, уже более двух лет находящемся в розыске. Он получил срок и отправился в зону. Забегая вперёд, сообщим: в зоне он съел что-то несъедобное, и от этого умер…
Жаброва осудили на три года, и он был доволен тем, что следователи не раскопали его старые грехи. Сообщники взяли всю вину на себя, и их шеф и вдохновитель остался на свободе.
К Краснову из города приехал племянник Игорь Бабурин и с ним уже знакомый большегоринцам бугай по кличке Крутой. Он не скрывал того, что приехал в деревню подзаработать и изловить "скрывающуюся под маской крысу".
Витька Ерохин перенёс воспаление лёгких без осложнений. У него появилось новое увлечение – лыжи. Он заразил этим Димку, и теперь они усиленно готовили себя к армии, ежедневно наматывая по десятку километров по большегоринским холмам.
Выписали из больницы и Ерохина старшего, хотя на работу он пока не вышел. Рана затянулась, но ему предстояло не менее месяца долечиваться в домашних условиях.
С тех пор, как Николай Фёдорович стал главой администрации села, жизнь его превратилась в кошмар. Администрацию завалили проблемы, которые накапливались, как снежный ком. Любую из них, даже самую маленькую, решать было не просто.
Произошло то, что и должно было произойти. Кузнецов предстал в команде Голованова в роли белой вороны. А таких монолит районных чиновников выдавливал из системы власти. Подвергал постоянному прессингу, вынуждая их по доброй, а чаще не по доброй воле, уходить с должности.
Большегоринскую администрацию не финансировали. Отговорка была одна и та же. В районе нет денег. Хотя для кого-то они находились. И как в этих условиях должен был руководить глава администрации, если в конце января в котельных, отапливающих Дом культуры, школу и больницу, закончился уголь. В школе какие-то хулиганы на первом этаже выбили стёкла. Накапливались долги за электроэнергию. Требовало постоянной подпитки всё коммунальное хозяйство. Бюджетники сидели без зарплаты.
Приходилось крутиться, вертеться, ездить, выбивать, договариваться, рассчитываться бартером, брать в долг и делать ещё много такого, чего не было записано в обязанностях главы.
Требовали постоянного внимания и люди. Ежедневно в селе происходило множество событий. И хорошо бы радостных. Только за последний месяц два раза обворовали магазины местного сельпо, сгорело три деревянных дома, украли оборудование в мастерской и с пилорамы коммунальщиков. Пять человек работоспособного возраста умерли от отравления спиртосодержащими жидкостями, один повесился, двоих зарезали в пьяной драке… Чуть ли не ежедневно поступали сигналы о самовольной порубке и хищении леса. Люди шли и шли как с личными, так и с общественными проблемами. Иногда заходили и просто для того, чтобы прощупать нового главу. Такие просто отнимали время, которого и так не хватало.
Бывшему главе администрации, всю жизнь прожившему в селе и знавшему людей как облупленных, было легче. Тот чётко знал, кого нужно внимательно выслушать, кому действительно помочь, а кого отправить прямо с порога. Николаю Фёдоровичу приходилось выслушивать каждого.
Вот и сегодня, вместо того, чтобы пойти, как он запланировал, в больницу, ему пришлось поработать в качестве третейского судьи. Полчаса он выслушивал двух бабок, вспомнивших свою летнюю ссору, суть которой заключалась в том, что одна "подкидывала на огород соседке битые черепки и стекла", а другая, ей в отместку "подбрасывала колорадских жуков", собранных на своей картошке. Ещё полчаса пришлось им растолковывать: черепки при весенней вспашке (огороды на одной полосе) и жуки, как только у них появятся крылья, вернутся обратно.
С большим трудом Николай Фёдорович выпроводил бабулек и начал собираться на отчетно-выборное колхозное собрание, куда его пригласили, как тут же возник новый посетитель. Бывший ветеринар Евсиков.
Когда-то это был кареглазый красавец с вьющимися волосами, добрым, отзывчивым сердцем и очень коммуникабельным характером. В своё время Евсиков с отличием закончил сельхозинститут, был направлен в село и назначен заведующим ветеринарной лечебницы. Здесь женился. Вырастил двоих детей. Стал прекрасным специалистом. Его знали далеко за пределами района. Он по-настоящему любил свою работу. Говорят, даже написал диссертацию…
Когда в селе начались преобразования, ветлечебницу, вместе с сортоиспытательным участком, ликвидировали в числе первых. Оставшись без работы, Евсиков категорически не захотел менять дело, которому отдал лучшие годы своей жизни. Попробовал вести частную практику. Но это было не то. Не было размаха, (количество скота сократилось в несколько раз). Не было нужных лекарств и вакцины… Не было помощи сверху, районных и областных семинаров по обмену опытом… Много чего не было. Все проблемы, с которыми он сталкивался, приходилось решать в одиночку, практически без средств. Заработать деньги, обслуживая полунищее население, было так же нереально, как сделать бизнес на продаже коньков и лыж в Арабских Эмиратах. Одним словом, способности его оказались не востребованы. И он начал пить… Односельчане по-прежнему приглашали его на личное подворье. Он лечил домашний скот, птицу, животных. Но расплачивались с ним чаще всего самогоном. А это только усугубляло болезнь.
Сейчас, в свои пятьдесят два года, с лысиной, выпавшими зубами, поблёкшими глазами и сутулой походкой, он больше походил на семидесятилетнего старичка. Однако и этому опустившемуся и вечно полупьяному человеку Николай Фёдорович отказать не мог.
– Здравствуйте, Николай Фёдорович! – с места в карьер начал посетитель. – Можно мне немножко оторвать Вас от дел?
– Да, пожалуйста. Но, попрошу, не долго. Тороплюсь на собрание!
– Нет, нет, – пьяно забубнил Евсиков, – я быстро! Задам только один вопрос… Ох, извините, не представился… Евсиков Алексей Дмитриевич… Ветеринар.