Перекресток трех дорог

22
18
20
22
24
26
28
30

– Когда все съест, дайте ему еще полбутылочки, – горничная Маша поставила и вторую бутылочку на подогрев, наблюдая, как Сашенька кушает на руках у Макара. – Такой ребенок, такой умница наш Александерчик… Я им прям восхищаюсь. Я-то думала раньше – младенцы все противные, орут постоянно, срыгивают. А наш золото-ребенок. Кушает плотно, днем спит, вечером вас ждет – дожидается. Гляньте, как смотрит – глазки какие умные! – бездетная одинокая пятидесятилетняя Маша при этом бросила взгляд из-под светлых ресниц на задумчивого Клавдия Мамонтова. – Сидеть пытался уже сегодня сам в кроватке, представляете? На головку опирается, на ножки, спинку выгибает и бах – уже на животике лежит, смеется, к погремушке тянется.

Сашенька с аппетитом чмокал, присосавшись к бутылочке. Вера Павловна допила свой чай и поманила Машу с кухни – идем, оставим их.

– Я не знаю, как все сложить в одну картиину, – сказал Клавдий Мамонтов, когда женщины ушли. – В принципе, я, как и Макар, отказываюсь верить.

– Что ты не можешь сложить, Клавдий? – спросил полковник Гущин.

– Та, которую мы ищем – Кавалерова Нина или Наина… она же пришла в госпиталь в самый разгар эпидемии. Пусть у нее антитела, какой-то непонятный врожденный иммунитет, но… сейчас обычные люди ведут себя ненормально – шарахаются друг от друга. Кто-то заперся дома, носа не высовывает, даже когда карантин отменили. Люди не встречаются с друзьями, с родственниками. Я домой звонил – мне мама говорит: у знакомых сын заболел, лежал дома, не в больнице, с высокой температурой, так эти знакомые к нему на квартиру даже не приехали проведать, все по телефону, потому что они – его родители – страшились заразиться. Я сам уже полгода, считай, родителей не видел, боюсь им заразу привезти. Доставку продуктов и всего необходимого заказываю по интернету для них. И многие так сейчас. Эта болезнь – она разрушает самые основы человеческой жизни, наши чувства друг к другу, привязанности, обязательства – дружеские, родственные, семейные. Но… Кавалерова, она явилась в ковидный госпиталь и работала там. Она ухаживала за заразными больными и не боялась. Разве это не акт мужества, самоотверженности? И как… как все это совместить с тем, что она творила – заставляла Смоловского и Жданову похищать людей, пытать их самым страшным образом… убивать. Жданова сожгла Вячеслава Крутова в лесу заживо, плеснула бензином на него! Даже в крови при этом не испачкалась, просто смотрела, как парень горел. Если она тоже снимала все это на мобильный и отослала видео нашей Праматери, и та этим зрелищем наслаждалась, то… Как все это можно свести воедино?!

– Никак, – ответил полковник Гущин. – До тех пор, пока мы не узнаем, кто она такая на самом деле и что ею движет.

Но мы можем никогда ее не найти. И как мы будем жить, зная, что человек способен быть таким вот… Макар, подскажи мне определение.

– Столь противоречивым? – Макар смотрел на своего маленького сына.

– Нет. Это не противоречие. Это какой-то глобальный сдвиг. Монументальный. И я тоже отказываюсь понимать…

У полковника Гущина зазвонил мобильный.

– Идентифицировали дактилоскопию, Федор Матвеевич, – кратко доложил старший эксперт-криминалист.

– Вы узнали, кто она такая?! – полковник Гущин встал, с грохотом отодвинув от стола свой стул.

– Ее фамилия по банку данных Раткевич. Имя-отчество Наина Викторовна.

– Она ранее судима? По какой статье?

– Она не судима, в отношении нее отказали в возбуждении уголовного дела, так как на следствии сочли, что пределы необходимой обороны не были превышены.

– Необходимая оборона? Что она сделала?

– Сибирский душитель. Малофеев – слышали о нем?

– Да, конечно, это дело прогремело в восьмидесятых.

– Она была его шестнадцатой жертвой. Федор Матвеевич, она его и убила!

Гущин словно в изнеможении опустился на стул. Затем встал, нет, вскочил. На секунду он закрыл глаза, словно вспышка… яркая вспышка его ослепила.