– Не только это… Есть еще привязанность, опора на старости лет, все такое. Любовь. Если сильно повезет.
Френсис ответила не сразу.
– Ну, – сказала она, когда молчание затянулось, – может, мне помочь тебе… Чтобы они вернулись побыстрее…
– Это совсем не обязательно.
– Когда рук много, работа спорится. Я хотела бы помочь.
Детская комната была такой же убогой, как и весь дом, – крохотная, примерно восемь на восемь футов. У стены лежали два тюфяка – один делили четырнадцатилетний Нев и его брат Колин, другой – Сара и кузина Дениз. Еще там был комод, сильно поцарапанный и растрескавшийся, и несколько игрушек в ящике – жестяной волчок, несколько автомобильчиков и поезд. На стене висело изображение белой утки, которая вела к водоему желтых утят. По потолку шли трещины, похожие на молнии, – от каждого угла к огромной дыре в середине, но обломки и упавшую штукатурку Оуэн уже вымел. Через щели в черепице проглядывало небо и время от времени вспыхивали искорки солнечного света.
– Что ж, – печально сказал Оуэн. – Думаю, с крышей у меня все более-менее в порядке. Основная часть черепичных плиток цела. Есть, конечно, те, которые треснули и требуют замены… Я смогу заняться этим самое раннее в следующем месяце, когда мне заплатят. Очень надеюсь, что нам выдадут премию…
– Я так понимаю, что брать что-либо на развалинах считается грабежом? – спросила Френсис.
– Наверное. – Оуэн на мгновение задумался, потом покачал головой. – В любом случае это неправильно.
– Да, ты прав.
– Проклятые немецкие ублюдки! Даром им это не пройдет.
Френсис поморщилась. Она слышала это повсюду – проклятия и оскорбления в адрес немцев. Все это она помнила еще с детства, с времен первой войны. Наверное, это срабатывал предохранительный клапан, через который можно было стравливать страх и отчаяние из-за всего происходящего. Как бы то ни было, обычно добрые и рассудительные люди в результате превращались в дикарей. Френсис всегда становилось не по себе от таких высказываний – она начинала нервничать, как будто вот-вот должно было произойти что-то ужасное и неотвратимое.
– Немцы тут ни при чем. Их и наши лидеры начали эту войну, а не мы и не они. И мы делаем ровно то же самое, – сказала она, не сдержавшись, зная, что ей не стоило бы развивать эту тему.
Оуэн хмыкнул.
– Ну не знаю, Френсис. Не мы это затеяли, а они…
– Гитлер это затеял.
– Они его выбрали! И если мы не будем воспринимать их как врагов, то как же мы должны бороться с ними?
– Не знаю. – Френсис на мгновение задумалась. – Не знаю.
– Ну вот и все.
Какое-то время они молчали.