Случившееся состояние рождало беспомощность — от осознания того, что он не в состоянии отдалить или приблизить тот роковой миг, когда два вектора, направленных в противоположные стороны, соединятся наконец в одной-единственной точке, точке невозврата. Это было похоже на состояние рождения, прихода в мир, которое Серафим внезапно вспомнил и на которое также не мог повлиять. Рождение и смерть — они казались теперь одним и тем же.
Неожиданно ювелир уловил какое-то странное движение, отличное от тяжелых человеческих шагов ликвидаторов.
Оно было подобно скользящему движению змей — травы вокруг плавно зашелестели, зашептались, зашевелились. Сильф чувствовал, как ветви вереска властно потянулись к нему, оплетая каждый сантиметр тела, заковывая в живой прохладный кокон. Бороться не хотелось. По-прежнему не желая отрываться от созерцания неба, ювелир краем глаза заметил-таки некую фигуру, внезапно выросшую за ним, с той стороны, где незыблемой стеной стоял лес. Фигура подняла руки навстречу раздавшимся выстрелам, словно обнимая весь мир. Предназначенные сильфу пули застряли в сплетении стеблей, которые сделались, казалось, прочнее самого прочного металла.
Более ювелир не видел ничего — лицо затянула вуаль из листьев и нежных цветов, бледно-лиловых цветов вереска, едва уловимый аромат которых погрузил умирающего в зыбкий сон.
Уже теряя сознание, Серафим почувствовал, что раны его прорастают этими цветами.